Александр Котюсов - Дижестив. Читать, но не смешивать

Несколько слов о языке, которым написан «Ёбург». Любой, читавший Иванова, знает – язык в его книгах прост и доступен гражданину любого уровня грамотности и любого социального положения. Язык для автора не главное. Язык был простым и на заре его творчества, в «Общаге-на-Крови», – элементарные, немного натянутые диалоги, простые размышления, без заумной литературщины. Впрочем, простительно, тогда автору было всего двадцать два. Язык прост и в «Географе». Иванов не изменяет себе и в «Ёбурге». Самое сложное слово, которое можно найти в книге, – «пассионарий». Оно повторяется пару десятков раз. Это единственный термин, для понимания которого определенному кругу читателей необходимо прибегнуть к услугам словаря. Остальные проще. Книга пестрит знакомыми до боли словами: «ваще», «фиг ли», «хрень», «хреновина». Это не прямая речь героев, это, так сказать, авторский текст.

Иногда, читая «Ёбург», открывая очередную историю, начинает казаться, что план написать сто новелл дается Иванову не без труда. Иначе зачем нужно было включать в текст совсем уж банальные, хотя и по-настоящему трагические истории? Ярким примером является повествование о жестоком убийстве Бэллы Немыкиной. Двадцатидвухлетняя девушка, дочь свердловского предпринимателя, была убита по заказу отца своего ребенка, по совместительству – зятя депутата Государственной думы. Олег Бушманов жил на два дома, тестю это не нравилось. Тесть велел положить конец подобной практике. Олег понял все слишком буквально и нанял киллеров. Бэллу убили. Хладнокровно и цинично. «Олег позвонил Бэлле и сказал: решено, они будут вместе. Пусть Бэлла вечером откроет железную дверь своей квартиры для посыльного, который привезет вещи, а сам Олег приедет позже. И вечером счастливая Бэлла распахнула дверь незнакомцу. К ней вломились два громилы…» Ее тело положили в большую спортивную сумку – Бэлла была миниатюрной девушкой – и закопали где-то у танкового полигона. Младенца оставили. Убийство раскрыли почти моментально. И хотя Бушманов долго скрывался, возмездие свершилось, его посадили в тюрьму.

Простая, банальная, хотя страшная и горькая история. Увы, таких трагедий в России в каждом городе ежегодно случается не один десяток. Чем привлекла она Иванова – не понятно. Разве что до ста новелл не дотягивал. Набирал требуемый объем! Историю эту можно прочитать в Интернете на многочисленных екатеринбургских сайтах. Она изложена в подробностях, красочно и точно. Чтобы вживить ее в книгу, нужно лишь произвести несколько действий на компьютере. Выделить, копировать, вставить. Я уже об этом писал. Конечно-конечно, немного редакторской обработки. Все же Иванов пишет книгу, а не сборник скачанных из Интернета статей.

Нет, нельзя сказать, что в книге все совсем плохо. Иванову бесспорно удалось ярко и сочно живописать близких ему по духу и по профессии людей – поэта Бориса Рыжего, того же Виктора Махотина, других художников – Мишу Брусиловского и Виталия Воловича, драматурга Николая Коляду. Особенно ярок у Иванова образ Старика Букашкина, екатеринбургского художника, галериста, анархиста и просто идола местного андеграунда. Вообще, людям творческих профессий в книге уделяется много внимания. Почти столько же, сколько и бандитам. Иванов по-доброму рассказывает про удивительную деревню Волыны, где поселились десятки художников. «Жили по-человечески, ходили в гости и на этюды, спорили обо всем, рисовали друг друга с женами и детьми, рисовали окрестные леса и мохнатые травяные поляны, кряжистые скалы на Чусовой и местного кота Матвея». С болью пишет он о детском писателе Владиславе Крапивине, создавшем детский клуб «Каравелла», тащившем на себе всю воспитательную работу, обучившем морскому делу тысячи мальчишек и на каком-то этапе жизни ставшем не нужным городу. А вот о своей коллеге Ольге Славниковой, одной из самых талантливых писательниц современности, Иванов говорит с каким-то заметным раздражением. Может, это ревность, – приходит на секунду мысль. Но я гоню ее от себя прочь. Впрочем, буквально через несколько страниц, рассказывая читателям об удивительном феномене другой писательницы, Ирины Денежкиной, студентки третьего курса журфака Уральского университета, которая «писала новеллы неопределенного евроформата, вроде как истории о подростках и молодежи, а на самом деле – никакую прозу ни о чем», новеллы, попавшие в шорт-лист литературной премии «Национальный бестселлер», Иванов сам объясняет свое отношение к коллегам по перу, добившимся литературных вершин. «Престижная литпремия – скорее производное от моды, чем от литературы, и главное тут – соответствовать мейнстриму». Вот так – не больше и не меньше. Правильно – был ли велик писатель, решать не нам, а потомкам. И все же ревность в книге проскальзывает, когда он повествует об успехах Денежкиной. «Критики уже не знали, как ещё её похвалить: она и Франсуаза Саган из Екатеринбурга, и голос поколения, и новая Земфира, и Гамлет из Гарлема. У неё „сильная зелёная вегетация“, „русалочья ирония“, шарм дикарки, томление и снобизм тинейджера (хотя мадемуазель уже не была отроковицей), „юношеская телесность“, буколика, андрогинность, неподдельность и наивное мировосприятие. В её текстах нашли искусство композиции, простоту, чистоту, свежесть, „взгляд изнутри“, пластику, психологическую точность диалога, какой-то „саундтрек“ и „утопический язык“».

Да-да, некоторые критики много чего находят хорошего даже в посредственных текстах. Такая у них роль – соответствовать мейнстриму. А разве все, что сегодня пишут они про Иванова – это действительно правда? На мой взгляд, не всегда. Порой это дань моде, посильное участие в создании литературной звезды. У каждого своя роль в литературном шоу-бизнесе. Роли разные. Каждый должен отработать вложенные в него деньги. Цель одна – продать! Продать книгу. Потом другую книгу, потом продать книгу, написанную уже по заказу, потому что первые две книги продались хорошо и с третьей будет приличный куш, и тут не важно качество, важна фамилия, а потом уж и саму фамилию можно продавать, а дальше и самого писателя. Удачно позиционированное имя превращается в бренд. А чем больше сил и денег в бренд вкладывается, тем он дороже. Жаль, бренд писателя нельзя акционировать и выйти с ним на рынок ценных бумаг. Впрочем, возможно, что когда-нибудь найдется новый Сорос, который сумеет сделать и это. Сколько будет стоить бренд «Алексей Иванов»? Покажет время.

Книга Алексея Иванова напомнила мне чем-то крайне модного одно время художника Илью Глазунова. Кто-то, наверное, вспомнит его масштабные полотна, где нагромождены были десятки как узнаваемых, так и совсем неизвестных лиц. Так и «Ёбург» – словно картина Глазунова, сборище известных и не очень персон. Глазунов не слишком старательно выписывает образы. Ельцина, Солженицына, Петра Первого узнают и так, а массовка никому не интересна. В начале девяностых россияне с удовольствием толпились около этих полотен, шесть метров в ширину, три в высоту, и искали знакомые лица. Сейчас поняли – это не искусство, дань времени, мейнстрим, шоу-бизнес, процесс зарабатывания денег. Про те картины забыли быстро. Так же не старается и Иванов. Зачем выписывать каждую черту характера в книге, не в этом задача. «А в чем?» – спросит читатель. Читай предложением выше. Не поняли? Мейнстрим, шоу-бизнес, процесс зарабатывания денег… Забудут ли 574-страничный и 100-новелльный «Ёбург» так же быстро, как полотна Глазунова площадью 18 квадратных метров? Поживем – увидим.