Сергей Корнев - 7 жизней. Роман

Тот послушался и притащил ещё один стаканчик с водкой. На этот раз, правда, налил вдвое меньше. Утроба ликовала. Руки же, схватив лопату, заработали с удвоенной энергией. Минут за двадцать, прямо на глазах у парня, вскопался очередной отрезок, теперь до конца оставался кусок всего-то три на три метра.

Петрович обнаглел:

– Серёж, налей ещё, а! Дух перевесть!..

Волков принёс ещё один стаканчик.

– Ты б уж в один стакан лил. Чё сто штук-то портишь? – губы с наслаждением облизали каёмочку, высосав всё до последней капельки.

Но тот строго оборвал:

– Не учи. Ты вон работай лучше.

И ушёл.

А последние метры давались с превеликим трудом. Руки не маячили. Спина не разгибалась. Тело сделалось вялым. Работать не хотелось, ничего не хотелось, ничего не моглось, желалось ещё выпить. Петрович никак не мог дождаться ни того, чтобы земля, наконец, закончилась, а того, когда Волков опять придёт. Пока ждал, за полчаса докопал всё же до сада, где начиналось сужение. И встал – ни рукой, ни ногой не пошевелить. А Волков всё никак не шел. Наконец-таки дождался – пришёл, дымя сигаретой:

– На, покури, отдохни!

– Я не курю, Серёж. Ты мне лучше ещё хоть пять капель принеси, а то упаду, не кончу… – пожаловался Петрович.

– Ладно, только не падай, – парень докурил сигарету и сходил за очередной порцией.

Но не помогла водка. Еле-еле, с неимоверным усилием, где-то тяп-ляп и кое-как, убив чуть ли не три четверти часа времени, дотерпелся, вымучился конец палисадника.

Несколько раз, думая, что всё, окончена работа, выбегал Волков и, разочарованный, уходил. Напоследок даже ещё один стаканчик притащил, но тут уж Петрович подоспел, финишировал и без неё, стервы беленькой.

Выпить, конечно же, не отказался. Измождённый, утерев ладонью со лба пот, с хрустом в костях присев на скамеечку возле сада, объявил:

– Принимай работу, хозяин!..

Тот махнул рукой и вынес магарыч – неполную бутылку водки.

– Как договаривались. Остальное ты по ходу выпил, – но засмеялся, заметив Петровичев испуг, и вытащил из кармана чекушку: – Ладно, вот тебе сверх обещанного, за оперативность да в честь праздника. И стаканы эти забери, чтоб не валялись здесь, выкинешь там где-нибудь.

Петрович, засунув большую бутылку за пазуху, маленькую в карман и пособирав разбросанные по всему палисаднику пластиковые стаканчики, все пять штук, благодарно откланялся.

Жизнь-то налаживалась. Сто пятьдесят внутри да пол-литра с лишком на перспективу веселили сердце, позволяя взглянуть на новый день с оптимизмом. Сегодня можно не ждать, как спасение, Толькин сабантуй.

Самое главное – уберечь добытое нелёгким трудом от «горюющих ребят» – Хрипатого, Славуни да Сашки Распутина. Конечно, Петрович не жадина и жадиной никогда не был, но в данном случае делиться – не представлялось умным делом. Во-первых, он горбатился не для того, чтобы их угощать. А во-вторых, мало слишком – и ему не хватит, и им только губы помочить. Ладно ещё Сашка, тот родня, но других двоих «любителей на хвост упасть» поить – только добро переводить зря.

Такие вот мысли нет-нет и омрачали приподнятое, в целом, Петровичево настроение, когда в пределах видимости снова появился обнаруженный тремя часами ранее любопытный домик. На этот раз желание доглядеть перебороло.

Петрович спустился с дороги и подошёл поближе. Осмотрел, обошел вокруг – домик как домик – да и зашёл внутрь. А там… Там ничего особенного: посередине большой стол, по бокам у него лавки, чтоб сидеть. Единственное, что заинтересовало, это керосиновая лампа, висевшая на вбитом в потолок крючке.

Петрович залез на стол, хотел понять – хорошая или плохая – а если хорошая, то и взять, пригодится. Крохотное окошко освещало не шибко, но вполне достаточно, чтобы при ближайшем рассмотрении заметить то, что лампа была старая – ржавая и почерневшая.

Петрович вздохнул и, спустившись, присел на лавку. И так как любопытство удовлетворилось, то пришло время маленько выпить. Он налил граммов пятьдесят в один из волковских стаканчиков, на который, впрочем, были нанизаны и остальные, воровато обернулся на окно и торопливо выпил.

Казалось, будто, кроме него, здесь ещё кто-то находился. Померещилось, что сначала в окно глянул, а потом уж и за спиной очутился.

Петрович засобирался – чекушку в рукав, большую за ремень в штаны запихал, а стаканчики сверху на горлышко надел, пригодятся. И предусмотрительно застегнулся. С такой защитой даже наблюдательный Славуня ничего не заподозрит, если только приглядываться не будет да щупать не начнёт. Наглые они ребята, все трое. Сашка же хоть и родня, а хуже всех. Но больше всех следовало опасаться, конечно, Хрипатого. Этот вообще зверь, отберёт и не даст ничего.

Напоследок Петрович краешком глаза заглянул под стол и увидел на одной из досок колечко. Не трудно догадаться – подпол. Пришлось лезть, поднимать доски и смотреть. Вниз метра на полтора спускалась грубо сколоченная лесенка и там под ней лежала большая чёрная сумка с жёлтыми каемочками и надписью «Спорт» на боку. Руки поспешно вернули доски обратно.

– Нет уж. Мало ли что там положат, – сказал себе вслух Петрович и, выскочив из-под стола, испуганно выбежал из домика.

Через десять минут он уже был у брехаловского магазина, где с унылыми лицами столпились «горюющие». Впрочем, это и ожидалось: глаза потупились, а ноги ускорили шаг. И вроде бы уже всё, миновал, не заметили, но от родни не уйдёшь – родня родню чует. Сашка Распутин окликнул:

– Дядь Вов, куда ходил-то?

Петрович воротился немного и со всей возможной доброжелательностью ответил:

– В Красном Восходе был, а что?

– Что нашёл?

– А чего там найдёшь-то?

– Да ладно брехать-то! – вмешался Славуня. – По тебе что ль не видать, что выжрал?

Но Петрович не потерялся:

– У Волковых палисадник копал. Что ж они, стакан не нальют что ль?

– Они и за стакан удавятся, – проворчал Хрипатый. – Толька когда приедет, не слыхал?

– Сказал к двенадцати приедет. Двенадцати нет ещё?

– Половина, – Хрипатый завернулся. – Сам что ль не знаешь?

– Часов не ношу. Откуда я знаю? – ухмыльнулся Петрович и, заметив, что к нему интерес потерян, удалился.

А дома ждал разнос. Жена накинулась, точно гусыня – не успел порог перейти – зашипела:

– С утра пораньше уже закружил, тварь ты паскудная! А дела кто будет делать? Я, что ли, должна надрываться?

И она с негодованием потрясла своим большим, далеко не женским кулачищем.

– А что сделать-то надо, Люсь? – осторожно, вжав голову в плечи, спросил Петрович.

Ответ был громоподобным:

– Тебе дел, что ли, нет, паскудина?! У людей нормальных огород уж копается, а ему дел нет! Давай, вон, марш, в палисадник! Или что, не можешь, выжрал уже? Где был, где шлялся?