Алексей Козлов - Лихтенвальд из Сан-Репы. Том 1. В Нусекве

С тех пор, как Дарвин впервые обследовал Сблызновских аборигенов, что привело к появлению его знаменитого труда «Кабалистический Пинцет или Происхождение видов», никто не счёл нужным почтить этот город своим присутствием, дабы вторично взглянуть на этих незабываемых существ. Когда это произойдёт снова, теория Дарвина будет опровергнута попами.

Описать типаж коренного жителя нетрудно только на первый взгляд. При его примитивном строении его вид ускользает от описания, как бывает с неприметным преступником, которого видели все, но опознать которого не берётся никто. Как правило, сблызновец имел довольно мясистый и мало оформленный нос, низкий лоб с сильно выдвинутыми надбровными дугами, маленькие сверлящие глазки, пышные, похожие на усы брови, рот до ушей, сзади череп был сильно скошен, но украшен мощным волосяным валиком на затылке. Волосы имел прямые и толстые, ввиду чего расчёсывание их было практически невозможным. Тело в зрелом возрасте ширококостное, сильно развитое в тазовой области. Член маленький, но толстый и гибкий. Самки отличались приземистым ростом, визгливыми неровными голосами и донельзя прибитым или наоборот, напористым и наглым характером. Они славились требовательностью и уверенностью в своём интеллектуальном превосходстве над представителями другого пола и тому же с младых ногтей обучали дочерей. Дочери, как губки вбирали в себя древнюю материнскую науку и к моменту половой зрелости были похожи на своих матерей как две капли навоза. Детей в семьях производилось довольно много, то ли по причине доброго характера и длинной, полуполярной ночи, то ли по причине чрезвычайной смертности от междоусобных войн, государственного произвола, а также – грязи и болезней. Как-то так сразу и навсегда сложилось, что жизнь отдельного члена общины никогда ничего не стоила, и похороны были делом вполне обычным, даже чем-то приятным. Многие коренные жители, уставшие от такой жизни, ловили себя на том, что они завидуют ушедшим и жалеют оставшихся.

Мой сблызновский читатель, а я предвижу времена, когда полог забвения спадёт с моей персоны и автор, нелюбимый родным городом и город, любимый автором сольются в порыве единения и любви. Мой сблызновский читатель уже улыбается при этих словах, предвкушая картину в духе Эль Греко. Что ж, возьмёмся за кисти и краски, друзья. Я знаю, что пока будет писаться этот роман, количество людей, ценящих слово, уменьшиться во много раз и нахожу отнюдь не фантастическим, что к моменту его выхода его вообще некому будет читать. Народ заменяется вокруг меня населением, население неминуемо сменится сбродом. Сброду не нужны романы. Круг замкнулся.

Что же представляет собой этот город, столь же прославленный, сколь никому не известный? Да то и представляет, что представляет. Удалённый на чудовищные расстояния от всех известных морей и торговых путей мирового значения, европейски знаменитых культурных центров, университетских городков, Сблызнов волей настигшего его географического местоположения широко распластался в самом центре бескрайнего Евразийского континента.

Позади осталась испещрённая молодыми горами Европа, её всё-таки весьма разнообразные ландшафты, земля как будто уставала изгибаться, становилась всё более ровной, чтобы на самом пороге Сан Репы превратиться в абсолютно гладкий бильярдный стол. На этом столе, среди постоянных несчастий и превратностей судьбы, летевших отовсюду, я чуть было не сказал, как бильярдные шары – и высился наш прекрасный град Сблызнов.

Что это было в древности, керженец, поселение, собрание слобод – Бог знает. Какой он клёвый! Какой интересный он в каждой своей черте! Как он любим своими верными сынами!

С обветшалого, покосившегося строения XIX века, одиноко высящегося на самом высоком холме – пожарной каланчи, открывается изумительный вид самого центра города. Вид на длинную чреду расставленных по ранжиру в соответствии с модой тех времён довольно приятных трёхэтажных домов, выбеленных жёлтой краской, несколько публичных скверов, донельзя похожих на пустыри, а далее – на бескрайние поля злачных культур и карликового подсолнечника, изредка разделённые выверенными под линейку полосами мощных широколиственных деревьев неизвестной породы. Там, в полях, священнодействуют местные феллахи, раз за разом с упорством маньяков пытающиеся вырастить обильный урожай. И каждый раз, несмотря даже на почвы, просто сочащиеся плодородной истомой, что-то мешает им это сделать. Может быть, что-то и выросло на злачных пажитях Сан Репы, но это было столь давно, что воспринимается ныне как прекрасная сказка.

То прожорливая саранча налетает оловянным облаком из пыльных азиатских пустынь, то поздние заморозки обрушиваются некстати среди лета, то град размером с голову ребёнка косит нежные стебли, то поздно приходит весна – в общем, не перечислить всего, что сводит на нет отчаянные попытки героев полей вырастить что-либо съедобное на этой благословенной земле. А может быть на ней лежит какое-то проклятие, не будем сбрасывать со счетов и эту фантастическую возможность., и сами боги лишают своих неразумных пасынков своего благословения.

Однако когда длительная полоса неурожаев сменялась краткими урожайными периодами, наставали ещё худшие, ещё горшие времена – тогда крестьянам, как правило, было некуда девать уворованное у природы и их труды, добытые в денных и нощных потугах, благополучно сгнивали в мокрых подвалах и в сараях без крыш.

Нет, нет здесь покоя ни для кого. И в дни неурядиц и в века прибытка городской губернатор всеми своими фибрами думает о вверенном ему хозяйстве и не покидает своего кабинета, места тяжёлых раздумий о судьбах своей малой родины. Иногда, глубокой ночью его видят на балконе большого дома с толстыми колоннами, откуда он, укрывшись церковною власяницею, смотрит в подзорную трубу на далёкие звёзды. Что видит он там, нам неизвестно. В XVII веке один городской голова, которого часто видели целыми днями недвижно прозябающим на балконе своей городской резиденции с подзорной трубой у глаз, был уличён в обмане, ибо оказался манекеном, а не живым человеком. Уличённый карбонарий долго не запирался, свою вину признал, был бит розгами и выслан в северные территории. После такого инцидента балконы с губернаторского дома были удалены.

Пытливому глазу хочется разнообразия, красоты и он устремляется к горизонту в попытке найти там отсутствующую новизну, но не находит. Всё серо кругом, ровно, одинаково. И там, и сям поля низенькой ржи, и там жидкие купы деревьев, и там те же казённые, расчерченные под линейку квадраты. И там те же угрюмые, изверившиеся лица и безнадёжные глаза слобожан. А чуть к югу начинается азиатская степь, летом выгоревшая, зимой – туманная и вязкая.