Петр Котельников - Казненные поколения. Исторический роман

Члены семьи, поняв, что их хотят рассадить по разным кибиткам, по словам Салтыкова «с четверть часа поплакали», думая, что расстаются навсегда. Итак, переселение началось. Зима не лучшее время для переезда, но «путешественников» не спрашивали о том, удобно им или нет. От морозов и метелей семейству здорово досталось…

А Раненбург готовился к приему «гостей». Здесь для них спешно построили два небольших домика на противоположных окраинах города. В обоих домиках двери были окованы железом, а маленькие окна забраны толстыми решетками; вокруг этих импровизированных тюрем возвышались палисады. За неделю до прибытия арестантов там уже дежурили солдаты. На расспросы горожан стражники отвечали, что сами не знают, кого привезут; об Иоанне Антоновиче никто даже не подумал, так как все были убеждены, что его давно уже увезли за границу.

Пленники прибыли в Раненбург больными. У Анны Леопольдовны была отморожена левая рука, у принца Антона – обе ноги, маленький Иоанн метался в жару и бредил. К тому же Анна Леопольдовна снова готовилась стать матерью, а о врачебной помощи нечего было и думать. Родителей поместили в крошечной комнате, вся обстановка которой состояла из двух деревянных кроватей, стола и нескольких грубо сколоченных табуретов. Дом, построенный наскоро, был сырым, через щели в полу и стенах дуло, дрова узникам отпускались скупо, и потому в комнате всегда было холодно и дымно. Но самой ужасной пыткой была для несчастных родителей неизвестность о судьбе сына, и напрасно Анна Леопольдовна умоляла солдат сказать, что сделали с Иоанном Антоновичем. Стражники искренне недоумевали, потому что ничего не слышали о прибытии какого-то Иоанна в Раненбург..

А маленький Иоанн Антонович жил неподалеку от родителей – в другом домике, тоже в крохотной комнатенке, где днем и ночью находился солдат. Правда, здесь же помещалась и баронесса Юлиана Менгден – придворная дама Анны Леопольдовны, разделявшая с бывшей правительницей ее судьбу, но она всегда молчала, разрешено говорить было кратко и ничего лишнего. В Санкт-Петербурге, наконец-то успокоились насчет пленников: в центре России никто о них не знает… но спокойствие это длилось недолго. Приближалось лето. В конце мая 1744 года в российскую столицу примчался гонец с донесением, что заключенных пытались освободить, и умолял прислать на помощь сильную воинскую команду. В столице поднялась тревога, и на созванном совещании решено было отправить узников в Соловецкий монастырь, причем крошку Иоанна везти отдельно от остальных.

В августе этого же года личный посланник Елизаветы майор гвардии барон Корф вез новый указ императрицы: «… младенца четырехлетнего посадить в коляску и самому с ним сесть и одного служителя своего или солдата иметь в коляске для бережения и содержания оного; именем его называть Григорий…» Прибыв в Раненбург 10 августа, Корф нашел почти все семейство больным; он спросил Петербург, что делать, и получил приказание немедленно исполнить поручение; тогда уже Корф распорядился отправкою арестованных. Малолетнего Иоанна в отдельной коляске вез майор Миллер. Россия никогда не славилась своими дорогами, огромные пространства вообще не имели их. Поэтому поездка затянулась надолго. И золотой листопад и дожди осенние тоскливые и снежная пороша – всего в пути было предостаточно. В октябре прибыли в Холмогоры и Корф, остановившись тут, послав в столицу депешу, в которой говорилось, что из-за льда ехать в Соловки невозможно, барон настоял на том чтобы заключенных содержать в Холмогорах, в архиерейском доме, представляя, что в Соловках труднее будет доставлять им пропитание и держать их в тайне. Да и водой в Швецию выкрасть легко – они летом на судах часто прибывают в Соловки. Елизавета Петровна согласилась, и сердобольный барон Корф сам повез Иоанна Антоновича в Холмогоры, позаботившись, чтобы ребенка тепло одели и захватили большой запас провизии. Принца Антона и Анну Леопольдовну отправили через два дня в сопровождении майора Миллера.

В Холмогорах никто не знал, что к ним везут юного императора; знали только, что к ним едет какой-то знатный вельможа с сыном. По личному распоряжению императрицы распространялся слух о том, что нужно скрыть сына одного высокопоставленного лица, так как мать несколько раз пыталась извести своего ребенка; поэтому мальчик на время останется в архиерейском доме на попечении игумена. Кроме того, приказано было приготовить келью, окна которой выходили бы на скотный двор – «для двух сумасшедших, кои там будут иметь пребывание до кончины».

В Холмогорах пленникам жилось несравненно лучше благодаря заботам Корфа. Иоанн Антонович ни в чем не нуждался, рядом с ним находилась верная фрейлина, пища была отличной, у ребенка даже появились игрушки… Часовые дежурили у наружной двери и около окон, но в комнаты царственного узника входить не смели. Принцу Антону и Анне Леопольдовне после ужасов Раненбурга жизнь в Холмогорах казалась настолько прекрасной, что они все реже и реже вспоминали об Иоанне. Правда, на то были и другие причины. Принц долгое время находился в душевной депрессии, стал равнодушен почти ко всему, что заставляло бы действовать. Анна Леопольдовна со дня на день ждала ребенка, страдала духовно и физически и целыми днями плакала о невозвратном прошлом…

Наверное, слишком слабой стала сама власть. В одну ночь с легкостью необычайной был свергнут Бирон. А ведь он 22 года вертел Россией, как хотел…

В слабости власти виновны были те, кто добирался до вершины ее, не учитывая возможностей падения. И толчком к падению, как правило, являлись желания добравшегося, когда они становились значимее его возможностей

Анна Леопольдовна не любила принца Антона Брауншвейгского, когда тот добивался её руки. Это давало возможность надеяться Бирону на то, что племянницу императрицы удастся уговорить выйти замуж за его сына Петра. Это давало бы шанс потомкам герцога закрепиться на российском троне. Герцог поручил придворной даме и любимице императрицы Чернышевой расположить принцессу к браку с его сыном. Но Анна Леопольдовна, по-видимому, еще более нетерпимо относилась к принцу Петру, чем к принцу Брауншвейгскому. Во всяком случае, с неприкрытым негодованием отвергла она сватовство Чернышевой, сказав той: