Лааль Джандосова - Арвеарт. Верона и Лээст. Том II

– «Экдор Трартесверн, простите…»

– «Верона?! Ты где?!»

– «У „Якоря…“»

– «Ты не поговорила с ним?!»

– «Нет, мы поговорили! Вы ведь знали об этом?! Знали?!»»

– «Да, я знал, разумеется. Информация официальная, подтверждена анализом на генетическом уровне».

Длительное молчание.

– «Экдор Трартесверн, простите, вы не могли бы дать мне номер экдора Неварда?»

– «Мог бы… Одну секунду… Триста семь – девятнадцать – двадцать. Когда мы с тобой увидимся?»

– «Завтра?»

– «Попробуем завтра. В любом случае, позвони мне. Ближе к обеду, думаю. Главное уже выяснится».

Длительное молчание, им же самим и прерванное:

– «Сны могут предсказывать будущее?»

– «Да, мой экдор, конечно».

– «Верона, ты будешь счастлива…»

– «Нет, Лаарт…»

– «Я обещаю тебе. Я сделаю всё для этого».

Разговор на этом заканчивался.

* * *

Без пятнадцати три примерно Верона взяла песчинки и спустилась к Джине в « шестнадцатую ». Джина, уже готовая, показала ей чашку – фарфоровую, разукрашенную пионами и заранее упакованную в прозрачный пакет для сэндвичей, после чего подруги поспешили в лабораторию. По дороге Джина спросила:

– Ты, надо думать, голодная? Не завтракала! Не обедала! Эвриерт уже беспокоится! Он попросил передать тебе, чтобы ты заглянула в столовую!

– Загляну, – согласилась Верона.

– Кстати, – сказала Джина, – я узнала от Марвенсена, что Брайтона задержали за кражу чужого имущества и теперь он сидит во Вретгреене в следственном изоляторе! Допрыгался, одним словом! Теперь его Трартаверн точно отсюда выдворит!

– Экдор Трартесверн! Запомни!

Джина не стала спорить:

– Ладно! Экдор Трартаверн, если тебе так хочется! И Виргарт ещё сказал мне, что он вчера был в Коаскиерсе. Он лично допрашивал Хардвея, но тот, как обычно, выкрутился.

– Любопытно, – сказала Верона. – Надо будет узнать подробности. Какая у Хардвея комната? Я к нему загляну при возможности.

Так – в разговорах о Брюсе и его контрабандной деятельности, они добрались до сектора, где жили преподаватели, и поднялись по лестнице до необходимого уровня. В огромной лаборатории, поделённой на разные секции, Джина сперва растерялась, а затем прошептала: «Боже мой! Надеюсь, меня отчислят! Подобного я не вынесу!..» Эти её высказывания относились к тем семикурсникам, что работали над дипломными. Вид всевозможных проекций – с какими-то сложными формулами, с какими-то макрообъектами – породил в ней тихую панику, на что Верона спросила:

– А, кстати, скажи, пожалуйста, у кого ты специализируешься?

– У Марсо, – поделилась Джина, – но я до сих пор не уверена, что решение было правильным.

Тут к ним приблизился Лиргерт, ожидавший их с нетерпением, и провёл за собой к той секций, где находились спектрометры. Там, сообщив Вероне, что достаточно, для начала, анализа элементного, он спросил: «Где песчинки?! Показывайте! Надеюсь, что это не розыгрыш!» Песчинки, как оказалось, были совсем необычными – одинаковыми по цвету и круглыми, словно шарики – миллиметров до трёх в диаметре, на что Лиргерт сперва заметил, что присутствие окиси кремния не подлежит сомнению, а затем произнёс задумчиво:

– Но форма меня настораживает. Вряд ли происхождение можно считать естественным.

– Да, – согласилась Верона, – тем более что по весу кремния очень мало. Он – оболочка, наверное…

Лиргерт сказал «Проверим», – включил один из спектрометров, определил параметры, перенёс образец пинцетом в специальную микрокамеру и следом вывел проекцию с огромным увеличением. Элементный анализ выявил, что под оксидом кремния находится чистый рений и то, что происхождение не может являться искусственным. Лиргерт с Вероной – взволнованные, ударились в обсуждение, а Джина, вздохнув, подумала: «Рений, двуокись кремния… Ну и что здесь такого странного? Раз песок не с земли, а из космоса, то какая в принципе разница?

Обсуждение длилось долго. Лиргерт подал идею переслать результаты анализа двум своим старшим братьям, сообщив, что они синтезируют порошки тугоплавких металлов и всё, что касается рения, имеет для них значение принципиального уровня. Идея была поддержана, но при этом Верона заметила:

– Результатов им будет мало. Им будет самим интересно провести другие анализы.

Лиргерт сказал: «Согласен!» – и занялся отправкой данных, перейдя в соседнюю секцию – дабы не демонстрировать наличие деквиантера перед второй пятикурсницей, а сама она, заскучавшая, поставила чашку с пионами на хромато-масс-спектрометр и обратилась к Вероне с вопросительным предложением:

– А вдруг эта чашка тоже внеземного происхождения?!

– А где ты их покупала?

– В Лондоне, прошлым летом!

– Ясно, – сказала Верона. – В таком случае – вне сомнения, – после чего добавила, что анализ конкретной чашки будет не элементым и что вряд ли удастся выяснить природу происхождения: – Мы просто сделаем снимок всей поверхности чашки в одном из таких режимов, где любые следы на фарфоре отразятся контрастным цветом.

Таким образом, чашка с пионами тоже прошла анализ достаточно сложного уровня и на дисплее возникла картина следов на поверхности. Отпечатки, кем-то оставленные, явно были – как и песчинки – «внеземного происхождения». Узоры являли собою исключительно тонкий рисунок из запутанных лабиринтов – однозначно нечеловеческих. Снимок был распечатан. Джина, едва не рыдающая, прижала к груди фотографию, причитая: «О нет, не может быть!» – а Верона, простившись с Лиргертом, первой направилась к выходу, поскольку в душе надеялась, что Генри успел ответить ей.

Лээст на ту минуту уже расстался с сенатором, покинул пределы города и ехал в южную сторону, продолжая думать о дочери, о словах её: «Папа, папочка…» – и о том, что его любовь к ней – совокупность его перверсий – и есть его преступление, за которое он расплачивается. «Попытайся я абстрагироваться, – размышлял он с понятным отчаянием, – то можно сказать, что подобное – парадокс, причём любопытнейший. Результат порождает причину, ведущую к результату. Следствие превращается в исходную компоненту. Не знай я этого следствия, всё было бы по-другому, но теперь ничего не поделаешь… уже поздно на что-то надеяться… остаётся принять наказание…»

Трартесверн сидел в кабинете, слушал Лэнара Кридарта и ощущал растущую – глухую – тоску по несбыточному. Кридарт нервно рассказывал – о Вероне, о тех отношениях, что связали её и Лаарта, о смертельном заболевании, а сам он курил свои Marlboro и представлял себя умершим – представлял, как его кремируют, как выдают Кеате металлическую коробочку – стандартную, с его именем; представлял, как Ладара спрашивает: «А папа вернётся когда-нибудь?» – и думал: «Нет, я уеду. Я сейчас же уеду куда-нибудь. Настала пора расплачиваться. Иного я не заслуживаю…»