Генрих Корн - Инь и Янь. Современные рассказы

– Тебе никого кормить не придётся, кроме себя и той дурочки, которую ты соблазнил, – отрезала Маринка. – Хотя мужик на то и мужик, чтобы кормить баб и детей!.. Мы с Серёжкой забрали к себе и Димку, и Дашкину маму. Теперь это наш ребёнок и наша мама. Они нам не чужие. Мы бы и Дашку с собой забрали, только роль сестры её не устраивает. А Серёжка больше не может видеть в ней свою жену. Он – мужчина. А ты что за мужик? Жена переспала с другим, а он, видите ли, обратно зовёт, видите ли, одиноко ему!.. Надо отвечать за свои поступки, Алексей, если ты мужик, и баб не распускать! Разве я должна теперь решить, что тебе всё равно, сплю я с кем-нибудь другим или нет? И тебе по-мужски не противно будет со мной после другого? Тогда мне самой за тебя противно, слышишь?! Ты… ты, как животное!.. Ты не брезгуешь!.. Тебе всё одно, у тебя всё вместе – и жратва, и говно!.. Тогда это ты, а не Сергей – самая настоящая свинья!..

– Вы там ополоумели, что ли, все?! Ты забыла, что он тебя изнасиловал тогда?

– Это ты всё забыл, Лёша… – сорванным, заплаканным хрипом отозвалась Маринка. – У тебя память короткая на всё, хоть на доброе, хоть на злое… Ты всё затеял тогда.

– Я не затевал. Мы вместе с ним затеяли. Мы поспорили. Он слишком много нёс про своё «царствие небесное». Я просто выиграл в споре. Если уж на то пошло, то во всём виновата Дашка. Муж рядом лежит, а она ноги раздвигает…

– Ты раздвинул её ноги. Вот поезжай на «Дружбу» и сдвинь ей их обратно. Пожалей девку сейчас, раз тогда не пожалел. Сколько она теперь так будет жить с раздвинутыми ногами?..

– Мне не нужна шлюха. Она Серого жена. Мы в расчёте. Я ответил за неё. Тобой, между прочим, ответил… Он похлеще напакостил. Он силой взял, как зверь, а мне Дашка своей волей отдалась.

– Он напакостил – он и исправил. Взял силой как мужик, и исправил потом как мужик. Я его простила. Мне хорошо с ним, Лёша. Пусть я шлюхой вошла в его жизнь, но он не отпихнул меня потом злорадным тяжёлым сапогом по обесчещенным голым ляжкам. А ты хитростью и лукавством взял Дашку, когда Серёжку в подъезде обрабатывал… и теперь ею брезгуешь. Во всём виноваты повадки и словечки твои блудливые… Мало баб, что ли, на это купилось? Я – первая среди них. Сунул, удовлетворённое своё «я» потешил и думаешь – мужик?.. А Серёжка не захотел после тебя говно подлизывать.

– Значит, он её не любил никогда. Любил бы – подлизал бы любое говно.

– Значит, и ты меня не любил никогда. Любил бы – на другую не полез! Нет, Лёша! Оставь меня в покое… прошу тебя… дай мне, наконец, отдохнуть от таких мужиков, как ты… Мне не самец нужен… Я не самка, я человек… Мне муж нужен…

– Я твой муж, Маринка…

– В ту ужасную ночь ты перестал быть моим мужем, как Дашка перестала быть женой Серёжке. И хватит об этом… Хочешь сделать доброе дело, поезжай на «Дружбу». Старого больше нет. Теперь всё новое.

– Я силой тебя заберу.

– Мой муж не позволит тебе этого сделать. И я сама не позволю. Когда он меня силой брал, ты в другую женщину силу свою бездарную направлял…

– Ему, помнится, ты позволила… Могла бы и посопротивляться… для виду…

– А зачем было сопротивляться, Лёша? Он – мой муж… Он тогда стал моим мужем.

– Как у вас всё легко делается!..

– Как у вас с Дашкой всё легко делается!.. Хотя я её судить не буду. Сама на те же грабли в своё время наступила. Только мне тогда с тобой не повезло, а ей сейчас. Ей хуже. Ей есть что терять.

– Будьте вы все трое прокляты!.. – прошипел Лёха в трубку.

– Вот в этом и есть вся твоя любовь, Лёша. Ты никого не любишь, кроме себя, а потому твоё проклятье – всего лишь смрадный дым в очах Божьих, – сказала Маринка, нажимая вожделенную красную кнопку на телефоне.

Она вышла из ванной и, пройдя в зал, крепко и тепло прижалась к сидевшему в кресле перед телевизором Серому. Его лицо было задумчивым и постаревшим.

– Кто звонил? – спросил он.

– Никто, Серёж, – ответила Маринка, пряча счастливые женские слёзы в его плечо.

* * *

В начале декабря, на Введение, когда начало смеркаться, после усердной трапезы протоиерей церкви Святого Духа, что в Козерогах, добре в алкогольном духе неторопливо брёл до дому. Он пересёк оживлённую площадь, по периметру усыпанную магазинчиками с яркими витринами, среди которых гордо возвышались рекламные щиты и огромный сити-вижн.

На одном рекламном щите его взору привычно предстали две длинноногие красотки. Поп боязливо опустил глаза вниз и остановился подле магазинчика с мигающей вывеской «Кристина». Под вывеской, слева от входной двери, из окна, с яркого плаката на него смотрела девка в купальнике.

– Фу, б**ть, растопырилась!.. – выдохнул пары алкогольного духа поп и негодующе потрёс бородой. – Ну что тебе от меня надо, шалава ты эдакая?.. Хоть бы уж трусы какие потолще надела на срам свой!.. Ведь я же тебе кто? Ты знаешь, кто я?.. Я, б**ть, поп… толоконный лоб!.. Я тебя знаю? Не знаю!.. Не вем ни единожды, яко могут люди не весть!.. Так почему же, если я тебя не вем, я должен п**ду твою весть?! А, блудница ты окаянная?! Все твои складочки, впадинки, выпуклости, волоски, цвет я вем… А запахи твои срамные мне образность дорисовывает и духан, что из твоего магазина прёт!.. Кто ты такая?.. Чья ты дочь?.. Чья ты невеста?.. Фу, б**ть, дурак, невестой обозвал!.. Какая ты невеста?.. Ты ещё та «веста»!.. Тебе замуж надо не в белом платье выходить, а в чёрном, чтоб заранее мужика своего оплакать, как он с тобой измучается!.. А вот в церковь ко мне придёшь в белом платье, бесстыдница «пальцемделанная»!.. Невинную деву будешь из себя корчить!.. Невинную, б**ть!.. А я п**ду твою видал под белым платьем!.. Ух, шалашовка!!! Гореть тебе в огне, дочь геенны!.. Прав был, видно, Василий Иваныч… покойный… последние времена живём!.. Переполнили ад живые мёртвые мысли…

В тот момент из магазинчика вышла высокая интеллигентная дама. Она удивлённо посмотрела на попа и участливо полюбопытствовала:

– Вам плохо, батюшка?

– Мне плохо, – ответил он, делая вид серьёзный и благочестивый.

Высокая интеллигентная дама закрыла на ключ дверь магазинчика, пискнула сигнализация, и растопыренная девка в купальнике в окне погасла.

– Вот куда надо ходить! – сказал поп, поворачиваясь в сторону церкви Святого Духа. – А не сюда! – он, покачиваясь, перекрестился и забубнил: – Царю Небесный, Утешителю Душе Истины, Иже… везде сый и вся исполняяй, Сокровище благих… и Жизни Подателю, прииди и вселися в ны… и очисти ны от всякия скверны… и спаси… Блаже… души наша!..

Дама недоумённо поспешила прочь, но он присовокупил ей вдогонку:

– В воскресенье приходи!..

В воскресенье в кафешке неподалёку от церкви Святого Духа, а равно и большого безымянного парка на краю города сидели пятеро – Женечка, её муж Олежка, другой Олежка, записанный в Женечкином телефоне как Козер О. Г., друг другого Олежки Ваня и Анечка, верная Женечкина подружка.