Илья Либман - Малыш 21 века

Хорошо еще, что в самом начале их американского «гастроля», кроме его удалой головы, была голова и шея сверхкондиционной, которая быстро разобралась, где правильнее жить ее семье и в какую школу ходить ее ребенку, из-за будущей жизни которого вообще начался весь этот сыр-бор с Америкой.

Денег у них было, может быть, побольше, чем у других приехавших из Питера, но не настолько много, чтобы купить кооператив в Хардсдейле. Однако, они сразу пошли работать, хотя и за гроши, и принялись копить, как это было принято в первородной семье сверхкондиционной.

В семье Малыша не знали счета деньгам, потому что жили там от аванса до получки, как весь совейский народ.

В этом был и есть национальный русский шик, перенесенный со страниц книг в реальную жизнь благодаря 99% грамотности населения и 100% любви к чтению русских классиков.

Если для примера взять американскую популяцию 80-х годов прошлого века и русское население в после революционный период и сравнить, что моделировало образ жизни одних и других, то с увернностью можно сказать, что нечитающие американцы черпали примеры из жизней, сходных с их, из кино и телевизионных шоу. Малыш был шокирован, когда после показа воскресного телефильма «Горящая кровать», запылала не одна кровать в реальной америкосной жизни.

Русский народ каким-то непонятным на первый взгляд тоже выбирал себе образцами не передовиков труда, а купцов-гуляк, банкиров-растратчиков и офицеров, пропивших полковую казну.

Отец Малыша, хотя и не был этнически потомственным русским, но эту негативную черту русского характера привил к себе с большим успехом за считанное время – он любил гулять и праздновать.

В свои сознательные годы Малыш, будучи ребенком, занимающимся со своим папой мужскими делами по воскресеньям, однажды попал на проводы кого-то в отпуск. По своей наивности он тогда думал, что именно поэтому они приехали на вокзал. Малыш стеснялся спросить папу, почему они не взяли с собой купальные принадлежности и что-нибудь из любимых игрушек, чтобы не скучать в местах летнего отдыха, а просто сжимал теплую папину ладонь и следовал за ним под необъятными сводами. На вокзале они шли вовсе не к кассам за билетами, а в привокзальный ресторан. Там Малыша усаживали на стул за длинным накрытым разными вкусностями вокзального качества явствами столом. Заботу о нем добровольно брала на себя какая-нибудь Дуся или Леля.

Малыш в ту пору еще не был всеяден, но не был он снобски избирателен. Иначе говоря, он мог надкусить или проглотить ложечку чего-то для него нового, и если вкус не смущал или не шокировал его, то доесть все на тарелке до конца. Тем временем его папа уходил в другой конец стола, где поднимались тосты. Оказывалось, что был такой праздник – обычай – провожать сотрудника в отпуск. Праздник по-простому назывался отвальной.

Размышляя о былом сейчас, можно правильно заключить, что настоящие отвальные случались, когда люди мигрировали из одного места в другое, преследуя различные официальные цели типа освоение целинных и залежных земель или строительство БАМа.

За отвальную в отпуск, как годами позже узнал Малыш, платил профком предприятия, подтверждая расходы придуманными актами о статьях расходов.

Но проводы в отпуск с вокзала имели и свои негативные стороны – нужно было все успеть съесть и выпить до отхода поезда к точке предстоящего отдыха. Иногда времени на это не хватало, и провожаемый под кайфом выбегал на перрон, когда последний вагон состава весело мигал перед его носом габаритными огоньками.

К концу банкета папа Малыша подходил к нему неровной походкой и интересовался не нужно ли ему в туалет, потому им уже пора ехать домой.

Потом они садились в трамвай номер 25, и Малыш был назначен ответственным лицом за выход из трамвая на правильной остановке в случае, если папа заснет.

И Малыш вырос таким – гулякой, похожим на своего отца. Но семейная жизнь со сверхкондиционной перековала его на 180 градусов. Поняв, что на зарплату молодого специалиста прожить достойной жизнью невозможно, Малыш нашел для себя нишу в полутеневой экономике. Они зажили безбедно: купили жилье, давали ежемесячные фуршеты, ездили отдыхать на юга и снимали дачи на заливе. Пересечений с властью у них, как таковых, не было, но вот однажды сверхкондиционную вызвали в школу, во второй класс которой ходил их с Малышом сын, и сказали, что так дальше продолжаться не может: сын Малыша улыбался в классе на всех уроках все 6 дней в неделю, если не болел. При этом он успевал академически и по внеклассному чтению. Это и послужило толчком к большим переменам.

Эти думы посетили Малыша, когда он выруливал на скоростную дорогу в сторону Нью Джерци. Самоговорящий телефон не перебивал его мыслей о том, что было и что он скажет Райке через 2 часа дороги.

Еще сегодня утром Малыш не подозревал, что день будет развиваться в таком направлении. Он подумал, что сейчас самое время заняться анализом и собрать звенья в цепочку, с чего все это началось, почему этого не произошло раньше, ведь он прекрасно знал, как можно найти Райку, и то, что он не хотел видеть ее немолодой, было пустой отговоркой для самого себя. Была тут и самозащита: что Райка, если бы хотела, сама могла найти его. А если не нашла, значит и не искала. А если не искала, значит и не хотела. Эта часть уравнения их отношений была у Малыша в голове долгие годы приравнена к его части, далеко не такой артикулярной.

В это время дня дорога не была особенно занята транспортом, и через четветь часа Малыш выруливал на мост, ведущий на другой берег Гудзона.

Итак, про Райку, как такововую, он не думал сегодня утром. Мысль о ней пришла к нему вместе с копией документа многолетней давности о его депортации.

Вдруг все собралось в единую цепочку: они с Прелестью не доплатили Андрею с Лонг Айланда за его открытие, которое подкинуло Прелесть на недоступную иначе ступень профессиональной лестницы. Малыш осознал это относительно недавно, когда Прелести предложили новую позицию и еще больше денег. Подсознательно он чувствовал себя должником Андрея. Размышления о нем, профессиональном химике-формакологе, перекинулись на другого химика, Грега Полуэкта, которого уже давно нет на этом свете, а именно у Райки осталась одна из его личных тетрадей с записями. Перед смертью Грег стоял на пороге грандиозного открытия. Если правильно говорить, то он стоял за порогом открытия. Там же за порогом он от него и умер. Тетрадь нужна была Малышу именно для того, чтобы испытать судьбу еще раз: Грэг во время их последней встречи сам предложил Малышу партнерство в разработке открытия, и это давало Малышу моральное право считать себя наследником Грега, как бы смехотворно это не звучало. Он должен использовать все существующие возможности, чтобы открыть секрет Грега, если не самостоятельно, то с помощью Андрея. Таким образом он позвонил Райке в надежде завладеть тетрадью Грега, а патина романтизма появилась, когда он услышал ее голос и мгновенно позабыл первоцель своего звонка.