Марина Рябоченко - Записки из музыкального магазина

Все разошлись как оплеванные – система ломала не только светлую душу Саши, но и наши, заставляя врать и приспосабливаться.

Беспокойная это должность – заведующая редакцией. Работа с неограниченным списком обязанностей… Прием и увольнение с работы, ведение личных дел сотрудников, заполнение трудовых книжек, бесконечные приказы – об отпусках, премиях, выговорах, материальной помощи… А еще больничные, ведомости по зарплате, устройство чаепитий с гостями редакции, организация похорон (к несчастью, случалось у нас и такое), доставка писем и бумаг от редактора в обком и обратно, вызов слесарей, сантехников, электриков…

Лариса Ивановна была как неуловимый Джо – ее никогда нельзя было застать в кабинете, да и на одном месте она не стояла: вот только что была у нашего стола, а через мгновение ее звонкий голос раздавался уже в районе дежурки…

В советские времена все одевались весьма скромно. Лариса Ивановна одевалась суперскромно. За годы работы я помню на ней два платья – зеленое, будничное, и темно-синее, парадное, которое было ей очень к лицу. С наступлением первых холодных дней и до теплых солнечных она ходила, вернее – бегала, в фетровой шляпке и легком пальто нараспашку…

Ее должность предполагала соблюдение политеса, умение идти на компромисс, сглаживать острые углы – ведь в творческом коллективе всегда есть место амбициям и эмоциональным всплескам. Лариса Ивановна была абсолютно неправильной – она рубила любому правду-матку в глаза, ни перед кем не заискивала, никого не покрывала. Были люди, которые недолюбливали ее, подтрунивали над ее честностью и принципиальностью. Но зато все уважали – для любого из сотрудников она делала все от нее зависящее, да и не зависящее тоже.

Помню, когда я первый раз отработала две недели за вечернего курьера, случилась курьезная ситуация. Я не разбираюсь в трудовом законодательстве, помню лишь, что Лариса Ивановна по каким-то причинам не могла оформить подработку на меня – то ли по возрасту меня нельзя было загружать дополнительной работой, то ли еще что-то… В общем, чтобы я получила заработанное, она раскидала мои смены по трем работникам редакции. В день зарплаты принесла три доверенности на мое имя от этих якобы работников.

– Вот, отдашь кассиру. Получишь деньги, – сказала она.

Я так и сделала. Трудно сказать, что было в моей голове не так: с одной стороны я прекрасно понимала, что это моя зарплата, с другой – я получила деньги за других людей. И случилось так, что мои ноги сами понесли меня по редакционному коридору, а руки сами раздали деньги тем самым сотрудникам. Они, правда, страшно удивлялись и отнекивались, но я была непреклонна – клала деньги на стол и убегала.

После обеда заглянула к нам Лариса Ивановна.

– Ну что, получила за вечернего?

– Получила, уже раздала…

– Кому раздала? – почти закричала Лариса Ивановна.

– Тем, по доверенности…

– Да ты что ж делаешь? Это же твои, ты же работала!

Лариса Ивановна рванула с места. Через минут двадцать вернулась красная, взмыленная.

– Слава богу, еще никто не ушел. Вот, держи. Клади при мне в кошелек, маме неси.

После этого случая я зарплату, конечно, не раздавала. Но Лариса Ивановна еще долгие месяцы была под впечатлением и в день зарплаты с утра забегала в секретарскую:

– Марина, ты без меня в бухгалтерию не ходи. Зайду за тобой в три.

Она, как ненадежного алкаша, водила меня к окошку, следила, куда я положу деньги. Вечерний курьер болел часто, и вскоре мне опять пришлось работать в две смены. Лариса Ивановна теперь поступила мудро.

– Ты говорила, мама у тебя не работает? Приноси ее паспорт, оформлю маму, она и придет за деньгами.

Вот такой она и была – не равнодушной к тем, кто рядом. Хотя порой и страдала от этого.

Как-то весенним апрельским днем Лариса Ивановна часа в четыре пополудни, нагрузив сумку документами, отправилась в обком. В начале седьмого вечера в редакции раздался звонок.

– Ну и где там ваша Лариса Ивановна с почтой? – недовольным голосом отчитывал меня чиновник. – Мой рабочий день уже полчаса как окончен, а ее все нет…

– Так она давно уехала, – опешила я, прекрасно зная, что от редакции до обкома не больше получаса езды.

– Ну, так разберитесь, я перезвоню…

Начальства в редакции уже не было, я даже не знала, к кому бежать с этой проблемой, как снова раздался звонок.

– Марин, ты это… в обком позвони, я завтра буду.

– Лариса Ивановна, так они сами звонили. Что с вами? – забеспокоилась я.

– Да ничего, в больнице я, голову бинтую…

А случилось непредвиденное. В тот день из зоопарка сбежала лошадь Пржевальского. Пометавшись по каменным джунглям, она нашла приют на зеленеющем первой травкой газоне, прямо напротив станции метро около нашего издательского комплекса. Когда Лариса Ивановна подходила к метро, газон был плотно окружен толпой любопытствующих, задаром наблюдающих за жизнью дикого животного. Лариса Ивановна тоже остановилась, но не потому, что любила лошадей. Рядом с беглянкой на газоне сидел маленький, лет пяти мальчик, собирая в пластмассовое ведерко травку для лошадки.

– Это где же родители-идиоты, которые ребенка к лошади пустили? – громко крикнула Лариса Ивановна. – Она же его одним копытом…

И вдруг стоявшая рядом пожилая дама выхватила из хозяйственной сумки сковородку и со словами «Сама дура! За своими следи!» ухнула Ларису Ивановну по голове.

Что было дальше, Лариса Ивановна почти не помнила – из глаз посыпались искры, по лицу полилась кровь. На «скорой» ее доставили в СКЛИФ, сделали все, что положено. Рана оказалась глубокой, и Ларису Ивановну положили в палату. Но утром она под подписку сбежала от врачей и, отвезя почту в обком, появилась в редакции. Вид у нашей заведующей был страшный: фетровая шляпка в руке, голова перевязана бинтом, на бинте – запекшаяся кровь…

– Это шляпка меня спасла, – завершила свой рассказ Лариса Ивановна. – Если бы не она, было бы гораздо хуже…

А с мальчиком все было хорошо, да и с лошадью Пржевальского тоже – в тот же вечер ее отловили и отправили обратно в зоопарк, за решетку. А душевнобольную бабушку малыша почему-то нет…

Следить за своими детьми Ларисе Ивановне не довелось. Ей было около тридцати, когда случился у нее бурный роман, а вернее – любовь на всю жизнь. Был он постарше, профессор, один из лучших хирургов Подмосковья. И конечно же, женатый. Отдав дань первой волне страсти, Лариса Ивановна сделала выбор в пользу чужого счастья и на всю жизнь осталась одна. Говорят, он долгие годы приезжал к ней в редакцию: высокий, обаятельный, умный, всегда с охапкой цветов…

Лариса Ивановна жила со старшей сестрой – старой девой. Все силы сестры отдавали тяжело больному, парализованному отцу, благодаря чему он прожил в таком состоянии без малого десять лет. За подаренную когда-то жизнь дочери сполна расплатились – собственной свободой и семейным счастьем…