Георгий Бурцев - Махно. II том

© Георгий Бурцев, 2016

© Интернациональный Союз писателей, 2016

Георгий Бурцев

Бурцев Георгий Иванович. Родился в городе Холмск Сахалинской области в 1950 году. Отец русский. Мать белоруска. Её фамилию я обычно использую в журналистике, в случаях, если в газете помещено более одного моих материалов. Срочную службу закончил сержантом. Окончил строительный техникум, курсы военных журналистов, институт психологии, институт управления. Работал на стройке прорабом. На радио – репортёром и диктором. На телевидении – ведущим программы. В газете – журналистом и редактором. В школе – учителем.

Мною написано и опубликовано множество статей. Есть несколько статей и обо мне как о психологе и учителе. Написал много песен к различным театральным постановкам. Опубликовано много стихов как в России, так и за её пределами, в том числе и в Белоруссии. Снялся в нескольких телефильмах и телевизионных программах.

Не каждое произведение на историческую тему нуждается в предисловии. Но в данном конкретном случае я остро чувствую необходимость сделать это, потому что любая историческая фигура нуждается в беспристрастном и объективном освещении его бытия и деяний. И наш главный герой – не исключение. Особенно с учётом нынешних психологизмов, подвергающих революционное прошлое страны порой совершенно неоправданным нападкам. Во имя непредвзятости и объективности я даже вкратце приоткрою своё происхождение. Мои родители родились задолго до октябрьских событий 1917 года. Мама из рода Богдановичей. Её прадед стрелялся на дуэли со своим начальником – генералом. Дуэль для генерала оказалась последней. Все мамины старшие братья, родные, двоюродные и троюродные, были царскими офицерами. Один из них служил в штабе генерала Дутова. У отца история та же. Его старший брат, юнкер-портупей, ушёл на Запад с Деникиным. Тем не менее, я рос без всякой фанаберии. Более того, я даже согласен с определением революции по В. Гюго.

Как будущему писателю, мне, молодому человеку 70-х, несказанно повезло. Моим руководителем был ровесник моих родителей, в ранней юности служивший синеблузником в культпросветотделе Повстанческой армии. И был он сыном самого известного в ней человека после самого Главнокомандующего. Однако, не менее интересным было то, что под одной с нами крышей работал комендантом более старший по возрасту старик, служивший в годы гражданской войны у Фрунзе, при штабе Южного фронта. Правда, сами они не догадывались о прошлом друг друга, так как первый ещё в конце 30-х по известной причине принял фамилию матери, а фамилия второго была просто неизвестна первому по причине его малолетства в тот период.

Зиньковский писал письмо за столом, освещённым керосиновой лампой. Снаружи донёсся звук остановившегося автомобиля. Лев Николаевич прикрутил керосинку, встал, подошёл к окну и, чуть сдвинув штору, глянул на улицу. В сумерках лунной ночи от машины отделились две фигуры и направились к подъезду. Зиньковский метнулся к столу. Чиркнул спичкой. Поджёг скомканные листы и опустил их в пепельницу. От пламени писем попытался поджечь фотографию. Но она не загоралась. Тогда он поспешно отделил фото от толстой картонки и поджёг его. В пламени исчезли лица Махно, его жены и дочери.

В дверь постучали. Вытащив из кармана домашней куртки маленький наган, Лев Николаевич подошёл к двери.

– Кто там?

– Свои.

– Чего надо? – Лев Николаевич крутанул барабан пистолета.

– Гражданин Задов, – сдавленно произнёс кто-то за дверью и смолк.

– Товарищ Зиньковский, – бодро прервал того другой, – вас вызывают в управление.

Чуть помедлив, Лев Николаевич сунул пистолет в карман и отворил дверь.

– Сейчас оденусь.

Автомобиль промчался по тёмному городу и затормозил у парадного крыльца большого здания областного управления НКВД.

В сопровождении двух сотрудников, по длинной широкой и неосвещённой лестнице Зиньковский поднялся на второй этаж, свернул в тёмный коридор.

– Здесь, – услыхал он за спиной.

– Да, сюда, – сказал второй сопровождающий, и перед Зиньковским распахнулась высокая дверь кабинета.

Настольная лампа с непроницаемым абажуром освещала только стол и пол вокруг него. Из-за стола навстречу Зиньковскому выдвинулись галифе и начищенные сапоги. Лев Николаевич разглядел фигуру человека в форме.

– Здравствуйте, Лев Николаевич. Не обессудьте, что потревожил вас в неурочный час. Но я только что приехал в город, а дело неотложное, – заговорил тот.

– Здравия желаю. Я привыкший. Слушаю вас.

– Мне необходим ваш человек из штаба Южного фронта.

Зиньковский хмыкнул.

– Вы, наверное, шутите… Южный фронт… Когда это было… Почти двадцать лет прошло. Чую, плохи мои дела.

– Да будет вам сокрушаться. Дело-то пустяковое. Это ж не допрос, а так… беседа… вне протокола. Человека вы не отдаёте на заклание. Он нужен нам для выполнения особой миссии. И что вам-то… Отдаёте агента и идете домой.

– В данной ситуации мне было бы проще назвать фамилию от фонаря, наплести три короба, что он лежит где-нибудь под курганом, и уйти домой. Но из уважения к коллеге скажу правду: агента не было. Понимаете? Не было.

– Но вы же не станете отрицать, что к вам поступала информация, помогавшая Махно избежать многих неприятностей.

– Врать не буду. Кое-какие сведения попадали к нам. Но источник не был мне известен.

– Но как же это возможно? Ведь вы возглавляли контрразведку Махно?

– Что было, то было. Но человек в штабе Фрунзе оставался для меня загадкой. Похоже на то, что это был доброхот.

– И Махно это устраивало?

– Я делал вид, что это наш человек. Это поднимало мой авторитет, но я ничего не сделал, чтобы разрешить эту тайну. Просто некогда было. Сами знаете – бои… бои…

– Но кто бы это мог быть? Ну… мужчина или женщина?

– И юноша, и девушка, и бабушка, и дедушка.

– А мне известен факт, что в двадцатом году, в аккурат перед самым наступлением на Крым, из штаба фронта исчезла молодая сотрудница… Анастасия Варецкая, она же Аграновская, а с ней некто Карабань.

– Незнакомые фамилии.

– В Рябоконь?

– Ни Рябоконь, ни Карабань, ни Барабань, ни Тарабань. Дело не в фамилии. Для того, чтобы вытащить из кармана пять рублей, их надо туда как минимум однажды засунуть.

– Сильная метафора. А вот, посмотрите на эту фотографию. Может, она вам что-нибудь подскажет.

– Странное фото… Непонятно где и когда был сделан этот снимок, но… Нет, не знаю даже, что сказать.