София Привис-Никитина - Кукушкины слёзки (сборник)

А вдруг развод только повод? И Ляля не захочет больше быть его женой? Уедет одна, вернее с Бэлочкой и сыном, а он останется здесь, один, вбитый в одну квартиру с совершенно чужой, никакого к нему отношения не имеющей женщиной?

Всё окончилось благополучно. Трудно было даже заподозрить в авантюре этих двух брачующихся, потому что жених был так искренне счастлив, как не смог бы сыграть даже сам знаменитый Вячеслав Тихонов.

В Париже Каромо снял для Лялиной семьи отличные апартаменты в районе Марэ на улице Франк де Буржуа.

Вся жизнь моментально стала походить на сказку. От этой сказки и от близости Каромо мозговая деятельность у Ляли становилась пунктирной. Она носилась по магазинам, музеям и всяческим вернисажам, вечером падала замертво, как шахтёр, вернувшийся из забоя, и совсем забыла простое русское слово «работа».

Девочка училась в пансионате, делала немыслимые успехи во французском языке и вошла в семью Балла, как нож в масло. Дедушка любил, младший брат папы, Шарль баловал. Даже Жозефина приняла и полюбила эту светлокожую, по её понятиям, девочку.

Жозефина – Жужу по природе своей была доброй домашней женщиной, ураган страстей сносил с неё крышу только тогда, когда перед ней начинала маячить угроза потери Каромо. И бушевала-то Жозефина недолго, её легко было рассмешить, а ещё легче разжалобить.

Нежная душа Дездемоны была втиснута в ревнивую кожу Отелло. А так, в основном, Жужу больше молчала и улыбалась.

Жужу относилась к Ляле с симпатией, соперницу в ней не видела. Она хорошо знала вкусы своего мужа, и Ляля в эти подростковые параметры никак не вписывалась. Да и глупо было бы ревновать к тому, что было до неё.

А Бэлочка? Бэлочка очаровательна и очень похожа на Каромо.

Те же ямочки, тот же озорной блеск в глазах.

То, что младший брат Каромо, Шарль, был влюблён в Лялю смертельно, Жозефина заметила сразу. Шарль буквально каменел, когда видел Лялю. Это скоро стало заметно всем. Ну и, конечно, это заметила Ляля. Ляля замечала, поощряла, но близко не подпускала.

Тринадцать лет назад она дала сама себе клятву, что не один черномазый больше не коснётся её тела! Но клятвы, как известно, даются именно для того, чтобы их нарушать.

А Шарль был буквально ошпарен Лялиной своеобразной красотой. Она, действительно, хороша была необыкновенно. Пышное цветение и яркое акме. Всегда очень скромно и крайне дорого и элегантно одета. Просто не Ляля, а портрет неизвестного художника. И Шарль ударился об этот портрет сердцем слёту, со всего размаха.

А Ляля целыми днями могла бродить по Парижу, слушать французскую речь, забредать в какие-то неведомые кварталы, слоняться по маленьким магазинчикам, заходить в музеи просто наугад.

Ляля не знала французского, но с упоением слушала этот язык. Её страшно удивляло стрекотанье-щебетанье Каромо. Да! Она знала, что любимый её – почти француз. Но вот эти его совершенно чёткие: «си, сильву пле, мерси» поражали своей правильностью в смысле буквы «с», она была у него правильной и абсолютно мягкой. Тогда откуда эти «зэканья» в русском?

Поскольку в дом Балла Ляля была вхожа, пришлось ей пойти на курсы французского языка. Это же просто невозможно было сидеть у них с идиотским лицом, улыбаться, ждать, конечно, лживого перевода Каромо, и потом полночи думать о том, что там говорили эти родственнички лично о ней, Ляле!

Ученицей Ляля оказалась способной, и когда её французский, приобрёл приемлемые очертания, Каромо подступил к ней с серьёзным разговорм.

Виктор, которому Каромо купил автомастерскую-предел его, Витиных мечтаний, мастером оказался превосходным, руки заточены так, как надо, несмотря на то, что сам Витя был слегка сдвинут в сборке.

А вот администратор, руководитель из него – никакой. У него постоянно терялись квитанции, не были приведены в должный порядок документы, расчёты с клиентами велись честно, но настолько небрежно, что любая налоговая могла взять его за тощий зад и выкинуть не только из бизнеса, но и из страны.

– Ляля, ты меня извини, но твой муж не очень умный человек! Пузть документами занимаетзя грамотный зпециализт! – обращался Каромо к Ляле.

– Ну, умный меня не захотел, пришлось брать то, что предложили! – огрызалась Ляля, отчётливо понимая, Что Каромо прав, ведь Каромо – то умный! Мозговая деятельность в присутствие Каромо у Ляли опять пошла пунктиром.

Каромо пытался и с Виктором поговорить на эту тему, но Витя злился, что его отрывают по пустякам, и говорить мог только об одном:

– Нет! Каромо, ты только посмотри какой у меня домкрат! Он поднимет танк! А ты видел, какие я поставил Шарлю заглушки?

Шарль был постоянным клиентом Виктора. Кроме работы и Ляли, а теперь уже вернее будет сказать: кроме Ляли и работы, Шарля интересовали только машины. И даже не столько машины как таковые, а та скорость, которую они могут развить.

Он носился с бешеной скоростью по автострадам, визжа и хрюкая тормозами. Часто эти поездки оканчивались обращением в автомобильный сервис. И тут к его услугам всегда был спокойный и уравновешенный Витя, с которым разговаривать было одно удовольствие.

Он почти не владел французским, слегка оперировал английским, но они понимали друг друга по жестам и по глазам. По тому сумасшедшему блеску, который вспыхивал в глазу при слоге «авто».

Каромо же опять приступил к Ляле. С Лялиной аккуратностью и хваткой, светлой головой, вполне возможно было подключить её к бумажным делам мужа. Решено было послать Лялю на курсы, что и сделали, кстати, очень удачно. Из горе-журналиста получился отличный бухгалтер и даже где-то там, экономист. Ну, а администратором Ляля была от Бога.

Три года пролетели незаметно. Ляля с Витей трудились на благо семьи, Бэлочка была уже симпатичным пятнадцатилетним подростком, Валю готовились отдать в школу. Отношение с семьёй Балла были отличные. Там сейчас как раз горели страсти и споры, в какую школу лучше отдать Валентина, младшего братика Бэлочки.

Вообще, узы этой семьи оказались гораздо более прочными, чем хвалёные узы её еврейской семьи, которая развалилась как карточный домик при первом же шухере.

А эта семья обнимала всех кто в ней жил с рождения, и всех в неё принятых. Диего волновала судьба каждого из членов его многочисленного семейства. Он любил одинаково всех, хотя был в курсе слабостей своих домочадцев.

Знал про безумные ночные гонки Шарля, про тоненькие запретные сигаретки Габи, сменившей уже трёх мужей, и про Каромо знал… Всё знал. Так что семья чёрных Балла была больше еврейской, чем Лялина родная семья, разлетевшаяся в пух.

Вспоминалась с любовью только бабушка. Но на ней, видимо, и закончился весь запас хвалёной семейственности еврейского народа.