Ника Январёва - И пели ей райские птицы.

Отрыдав положенное, Лиля с головой ушла в домашние дела. Конечно, Светлане только в радость была круглосуточная помощница. Но как же тяжело выносить рядом присутствие вечно угрюмого человека!

– Лиля, а куда ты собираешься пристроиться? Школа-то тю-тю, а тунеядцы и нахлебники в нашей стране не одобряются, – с наигранной весёлостью произнёс Олег как-то за ужином. Девушка откликнулась сразу, очевидно, эта тема была обдумана:

– Да в культпросветучилище пойду, на библиотекаря. Там вроде бы точные науки не сдают.

– И будешь всю жизнь, как…

– И буду всю жизнь, как! – нервно перебила брата Лиля и выскочила из-за стола.

– Что я такого сказал? – воззрился Олег на жену.

– Письма ещё не было, она вся на нервах. Не трогай её пока, Олежек, это понемножку пройдёт, – Светлана мягкими пальцами коснулась руки любимого мужчины – и тоже поинтересовалась:

– Да, а что ты имеешь против библиотекарей? Тихо, спокойно, с книжками… Лучше уж с книжками, чем с капризными больными, по-моему.

– Чего ж сама в медики пошла?

– Так не подумавши! – рассмеялась Светлана. А потом призналась:

– Не больно я до книжек-то, это Павлик и за меня, и за себя. Да и сестричка твоя – книжная мечтательница.

Олег, расслабившись было от смеха жены, вновь напрягся.

– Это даже я со школы помню. «Что за комиссия, создатель, быть взрослой дочери отцом!»

– Ой, не скоро ещё, не скоро, – возразила Светлана.

– Ну, старшим братом, хрен редьки не слаще. Всё-то у неё проблемы на ровном месте, всё переживания…

– «У неё, у неё»… А мы с Олей, значит, не входим в круг твоего внимания… А у нас, значит, ни проблем, ни переживаний нет, – неожиданная обида прорывается в словах Светланы.

– Светочка, я…

Махнула рукой, наклонила голову, к мойке отошла с грязной посудой. Олег бросил недоеденный кусок и всем корпусом развернулся к равнодушной спине жены. Стул под ним недовольно хрипнул. Ох и морока с этими женщинами! Никогда спокойно не поешь. Чего вот сейчас надулась? Олег пошарил руками о штаны – с детства привычка осталась – и к жене:

– Я охламон, паршивец, шантрапа! Сволочь, наконец! Не молчи только.

Соизволила повернуть красное лицо. Плачет? Может, дурак, но понять логику женских поступков порой просто невозможно. Тихо и потерянно:

– Све-ет… – и в щёчку.

Что она там бормочет?

– Конечно, я сижу дома… у меня уже и вид не такой приятный… и кожа после родов… и фигура…

Господи, что за чушь она несёт?!

Олег решительно разворачивает свою 19-летнюю жену – от этих вечных кастрюль, которые кого угодно состарят. Отбирает недомытую тарелку.

– Тебе же всё время некогда, я и не знал, что… А я ведь не желторотый жеребец, могу управлять своими эмоциями.

– Зачем? Я хочу чувствовать… твои эмоции. Потом, отрицательные же ты не скрываешь.

– И что, я десять раз на дню должен говорить, что люблю тебя? – усмехается Олег.

– Можно и больше, если хочешь.

Он улыбается.

– А если я… стесняюсь?

Теперь улыбается Светлана.

– Ну уж! – сомневается.

А Олег вдруг по-настоящему краснеет, как мальчишка. И прячет лицо у неё за спиной, привлекая к себе. Заслоняясь ей же от неё.

– А я на самом деле стесняюсь. И до сих пор не верю, что ты – моя… И боюсь тебе показаться назойливым…

И это говорит внезапно охрипшим прерывистым голосом её 24-летний супруг, высокий коренастый мужчина с грубоватым и не всегда бритым лицом, с манерами всегда уверенного в себе человека!

Светлана счастливо смеётся.

– Глупый какой! – снисходительно-нежно произносит она и обвивает его могучую шею. Быстрой горячей ручкой ныряет за вытянутый ворот его футболки…

– И ты, правда, не оттолкнешь и не стукнешь мне по рукам?

– Глупый какой! – повторяет Светлана; в её интимном шёпоте столько всяких оттенков. А уж эти шаловливые женские пальчики…

…Лиля, до которой из кухни долетали отдельные слова, уловила, что супруги, вроде бы, стали выяснять отношения. И, не дожидаясь дальнейшего развития событий, подхватила возившуюся с игрушками племяшку и выскочила на улицу, «подышать перед сном». Вся дёрганая от разлуки с Павлом, меньше всего хотела сейчас быть вовлечённой в какие-то посторонние недоразумения.

Когда Лиля вернулась – спустя часа полтора, должно быть, – в комнатах по-прежнему было пусто: мельком глянула в открытые двери обеих. И свет почему-то не горел. И подозрительно тихо было за кухонной дверью. Оленька вырвалась из рук тётки и громко затопала по коридору новыми твёрдыми сандаликами: она не любила закрытых дверей. Удар крепким кулачком наотмашь – и вскрикнувшая мама поспешно прячется, путаясь в домашнем халате, а у папы такой вид! Лиля, точно окаченная кипятком, хватает ребёнка, не позволяя дольше рассматривать сконфузившихся родителей.

– Пойдём, Оля, баиньки пора. Тебе песенку спою, тебе сказку расскажу…

В её напевном речитативе слышится снисходительное ехидство. За вновь захлопнутой кухонной дверью раздаётся явственно сдавленный залп хохота: молодые люди уже оценили комичность ситуации.

– Скоро ночь, – улыбается Олег жене, домывая последнюю тарелку. Она неодобрительно качает головой, скрываясь в ванной:

– У меня ещё целый воз белья!

Лиля сжимает руками виски и силится не заплакать.

Назавтра Олег пришёл с работы весёлый.

– Пляши! – помахал у сестры перед носом заветным конвертом. Наскоро отбившись от него, Лиля шмыгнула в свою комнату и так хлопнула дверью, что родители Оленьки переглянулись.

Какие нежные написал ей Павел слова! Как осторожно и трогательно, хотя и не совсем понятно, отзывался о её стихах, которые пихнула ему в карман уже на вокзале. (Это ещё те, о которых упоминала как-то в «сибирском письме»). «…Удивлён, восхищён… А в общем, и выразить не могу, что чувствую к тебе, прочитав это…Представить не мог, как серьёзно, страшно и оглушительно отзовётся в тебе тот август. Я многое понимаю теперь. Лишь теперь… Жаль, что не прочёл сразу, как сочинила. Моя травинка-былинка, ты даже не представляешь, насколько это важно… Прости, что недооценил тебя тогда, за всё прости, моя милая девочка. Ближе и дороже тебя у меня нет никого…»

В культпросветучилище Лиля поступила на удивление легко. И экзамены на этот раз сдавала без мандража. Всё-таки расставание с Павлом сказалось на её характере. Не хотелось больше быть ни кокетливой, ни привлекательной. И мимолётные взгляды незнакомых парней, которые так бесили Павла, она отмечала теперь вполне равнодушно.

После занятий Лиля, как и прежде, безвылазно сидела дома. Светлана с её приходом тут же убегала: она прилагала героические усилия к тому, чтобы окончить медучилище, которое из-за рождения дочери пришлось временно оставить. Ребёнок в полтора года никому скучать не даст, а потому дни для молоденькой тётки пролетали незаметно. Когда же выдавалась свободная минутка, Лиля перебирала книги и тетради Павла – он перед отъездом по её просьбе принёс их из общаги. «Ты мало ведь что поймёшь в моих каракулях». – «Это неважно, я буду представлять, как ты это всё писал, как читал эти книги… и ты будешь как будто со мной…»