З. Нуда - От Аккона до Мальборка. Детективно-историческая хроника

© З. А. Нуда, 2017

ISBN 978-5-4483-8070-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Монолог в телефонной трубке длится уже один час одиннадцать минут и… тринадцать секунд, судя по часам на мониторчике. Она говорит и говорит, захлебываясь собственными словами, мыслями, ассоциациями и воспоминаниями, выкладывая все новые и новые детали происходившего в ее жизни за последние месяцев семь-восемь – со дня ее последнего звонка к нам.

Она – подруга жены еще со студенческих лет. После гибели жены звонит изредка. Начинает со слезами, с «охами» и «ахами» по поводу того, какой отдушиной всегда была Лария в ее тускло-серой жизни, как она скучает без Ларии, каким для нее шоком стала ее гибель, и т. п. Потом переходит на свои текущие проблемы и переживания, пересказывает все коснувшиеся ее сплетни, ругает работу, коллег, третирующее ее начальство, жалуется на заливающих ее квартиру соседей и на шестнадцатилетних дочек-двойняшек, которые, оказывается, уже живут с мужчинами. Возмущается современной молодежью, недоступной ипотекой, жарой на улице, «собачниками», правительством. Чуть погодя, уже восхищается собой, собственными стихами, читает отрывки «из неопубликованного», которое, наверняка, так и не найдет никогда ни своего издателя, ни читателя; клянет очередного «знакомого», исчезнувшего, как только ей захотелось поехать с ним в Шарм-эль-Шейх, нудит о тоске от одиночества…

Она говорит банальности. А я банальности не люблю, если только они не выворачиваются наизнанку. Лишь в таком, изнаночном, состоянии они становятся по-настоящему интересными. И вообще, кто-то же сказал, что жизнь только на десять процентов состоит из того, что с нами происходит, а на остальные девяносто – из того, как мы на это реагируем. Она реагирует словами.

Она относится к той категории людей, которым необходим слушатель, способный спокойно «загрузиться» ее проблемами, на которого – в отсутствие мужа как такового – можно безболезненно выплеснуть накопившийся психологический негатив и «подпитаться» от него же позитивной энергией. Эдакий энергетический вампир, с громким хлюпаньем сосущий энергию по телефонным проводам. Но я вампиров не боюсь, я не чувствую их вампиризма. Может быть, потому, что я сам вампир?

Сегодняшний монолог – не исключение. Хорошо иметь громкую связь на телефоне: «пламенную речь» доносит до всех комнат в квартире, а ты занимаешься своими делами. За час с… уже четвертью я успеваю сварить себе кофе, посмотреть новости по телевизору, сделать два звонка по мобильнику, предварительно нажав «mute» на «самоговорящей» трубке, сходить в туалет «по малой нужде» и сделать еще кучу всяких мелких дел. Только изредка прикладываюсь ухом к трубке и вставляю какие-нибудь междометия-восклицания. Большего от меня не требуется для поддержания разговора.

Приходит с работы старшая дочь Даша, останавливается в дверях кухни и, ехидно улыбаясь, с минуту слушает. Я прикладываю палец к губам, и она понимающе кивает головой: «Ну-ну!». Циник и скептик по натуре, несмотря на юный возраст, – она такого с собой не допускает: с ней «душу излить» не удастся, она не такая терпимая, как я. Сразу обрывает и решительно завершает разговор.

Нажимаю очередной раз «mute».

– Это Кострова.

– Я поняла. У нее снова «словесный понос»?

– Ну, зачем же так? Может быть, это «поток сознания»?

– Нет, это гибрид, – «словесный понос сознания»! – и подумав пару секунд, добавляет, – я бы даже сказала, «безудержный словесный понос на основе неконтролируемого потока сознания»!

– В любом случае, диарея. Но зато она – «блестящая собеседница», хоть и сплетница. – Пытаюсь иронизировать.

– Нет, пап. Изучай определения! Если человек часами говорит с тобой о тебе , то это блестящий собеседник. Если же он часами говорит с тобой о других – это сплетник. А вот если человек часами говорит с тобой о себе – то это зануда!

Вот так вот! Ставит все по полочкам. Поучает отца! Именно поэтому-то она в свои 25 лет – директор фирмы, хоть и маленькой, а я в свои 50 – всего лишь зам. нач. отдела, хоть и большого. В Одессе это называют «двумя большими разницами»!

И ведь как права! Зануды терпеть не могут разговаривать с занудами. Не зануды – тоже. Как же мало в мире хороших собеседников, – людей, с которыми можно поговорить о себе.

Вандалы памятники оскверняют и разрушают. Потому что памятники – не им. Так, может быть, стоит открыть памятник вандалам? Они хотя бы на время растеряются, остановятся и прекратят памятники сквернить. А тех, кто из лифтов туалет делает, – может быть, по аналогии стоит поселить в лифтах? Тоже растеряются, хоть на время. Клин клином, так сказать.

Я не увлекаюсь дайвингом без акваланга и надолго задерживать дыхание не умею. Но секунд на сорок и даже чуть больше – научился. Больше мне и не надо. За это время я успеваю войти в лифт, нажать кнопку, спуститься с 13-го этажа и выйти из лифта.

Вот уже больше десяти лет ежедневно перед лифтом одно и то же: вдох, шаг вперед, кнопка, разворот, бездыханная пауза, щеки раздутые, глаза выпученные, зыркающие по похабным надписям на стенах или вперенные в пол, шаг вперед и выдох. А если бы этот путь занимал пару-тройку минут? Или если бы лифт застревал между этажами? Наверное, я бы умер. Или уехал бы в деревню жить. В крайнем случае, купил бы противогаз с чемоданом угольных фильтров про запас, носил бы его на ремне через плечо, как постоянное напоминание об армейской молодости, да еще о «товарище Корейко» из «Золотого теленка».

Но противогаза нет, живу в Москве, пока еще жив, мирюсь с «временными неудобствами», которые почему-то всегда оказываются постоянными и за которые никто мне не приносит своих извинений.

Открываю дверь подъезда в предвкушении яркого солнечного утреннего света, навстречу радости от свежего чуть бодрящего воздуха – и упираюсь носом в физиономию, помятую с похмелья, опухшую, посеревшую до полупрозрачности и фиолетового оттенка, от которой разит явно не благородным коньяком, и которая совсем не планирует уступать мне дорогу… Такой призрак или вампир…

– О, здорОво, сосед! – физиономия изображает подобие радостной, но болезненной улыбки, при этом мешки под и над глазами надуваются, наполняются чем-то (уж не «бормотухой» ли), чуть ли не взрываются.

Ну почему я не люблю такого «гегемона, могильщика империализма»? Ведь у самого родители – работяги. Всегда были работягами – до самой пенсии, хотя правильней их было бы считать колхозниками. Но отец строителем был, лучшим мастером-столяром во всей округе: и в своей казачьей станице, и в соседних селах. Не было такого дела, за которое бы он брался и не мог справиться. Порой уникальные вещи делал, а сколько домов односельчанам выстроил – не перечесть. Вот это рабочий! А тут… пьянь.