Вадим Лёвин - Скульптор-экстраверт

– Вадим, вы о чем задумались, очнитесь?!

– А, да-да, Олег Иванович, что вы говорите?

– Ладно, Вадим, вижу – вам не до меня, пойду, пожалуй, домой. С минуту на минуту слесарь придет, насос будет ремонтировать…

– До свидания, Олег Иванович.

– До свидания, Вадим…

Олег Иванович впрягся в сани, сгорбился и поволок бутыли с водой в сторону своего дома, наперекор ветрам и штормам. В этом бурлаке мало что осталось от генерала… И только тут до меня наконец-то дошло, кого же именно напоминал мне Олег Иванович все это время. Понял и оттого-то и вздохнул с облегчением… Сомнений не было никаких… Этот ощетинившийся, как ежик, одинокий бурлак напоминал мне в этот момент Робинзона Крузо, застрявшего на несколько лет на своем острове.

И хотя внешне генерал мало изменился и почти не сдал физически, он все же стал не столь подвижен, азартен и конкретен в движениях. И взгляд его стал другим, и выправка армейская исчезла в нем. Это уже не был тот прямой и тяжелый пунцовый взгляд, от которого сразу же стараешься зарыться в землю, подобно кроту. Это был взгляд человека осторожного и набившего себе шишку, человека, уставшего искать в себе задор и правду… Человека, досыта насытившегося размеренной и спокойной жизнью… Отсутствие же армейской выправки в этом человеке лишь дополняло увиденную картину мира. Весьма и весьма печальную… Ту картину, что жизнь Олег Ивановича с выходом в отставку много изменилась. И эта жизнь мало в чем устраивала его, но он с этим, к сожалению своему, ничего не мог поделать… Но самое главное – в этой нарисованной им же самим картинке мира было то, что во взгляде моего соседа не было того настырного оптимизма, который присутствовал в нем, в полной мере и с избытком, в первый год нашего с ним знакомства…

Через какое-то время генерал выпал из моего поля зрения, и в течение двух-трех лет он мне мало попадался на глаза и я его не встречал на своем пути…

Но все же за три недели до смерти генерала я случайно повстречался с ним возле озера и он в первый и последний раз приоткрыл мне краешек души своей, до дня того скрытой от меня почти полностью его замкнутым в себе характером.

Была осень поздняя, дня осеннего, чуть промозглого, но не дождливого, а лишь сыроватого, дня, не фортового для генерала. Та поздняя осень, когда заканчивают лить дожди, и последние птицы собираются в стаи, и клином пробиваются на юг прочь от зимы. И приходит время, и настает пора падать первому снегу и покрывать собою снежным покрывалом просторные поля и голые ветки деревьев. В эти месяцы день становится все короче и короче, но – ночь длиннее и длиннее. И настает пора, и приходит время подводить итоги года, нами прожитого и от нашей жизни оторванного вращением Земли вокруг Солнца. И для Олега Ивановича пришло время и настала пора подводить горькие и неутешительные итоги всей своей жизни…

У него в запасе на это остался лишь двадцать один день – ровно три недели, или целых три недели, как вам будет угодно, не больше и не меньше, а позади – прожитая жизнь. Три недели и последний бой генерала, последняя схватка за еще один глоток воздуха. Олег Ивановичу предстоит генеральное сражение за вздох, то сражение, которое ему будет суждено неизбежно проиграть. И все из-за ошибочной стратегии, выбранной генералом на всю свою жизнь.

Я в этот вечер, как обычно, неспешно прогуливался вдоль берега озера, для того чтобы перед сном насытить свои легкие исходящим от озера свежим запахом кислорода, подышать, так сказать, глубоко и грудью, на ночь глядя. После таких прогулок спится хорошо и с кровяными тельцами все в ажуре. Во время прогулки я по обыкновению своему смотрел себе строго под ноги и прислушивался к шелесту опавшей листвы. Я не обращал особого внимания на то, что творится вокруг меня. Поэтому и не заметил, что чуть было не уткнулся носом в генерала.

Олег Иванович, так же как и я, прогуливался в этот день вдоль берега озера с единственным преданным другом, немецкой овчаркой десяти лет Геей. И судя по всему, целенаправленно углублялся в мою сторону для случайной встречи со мной…

– Здравствуйте, Вадим, что, прогуляться решили на ночь глядя?

– Да, Олег Иванович, как ваше здоровье?

Я знал о том, что Олег Иванович на днях выписался из военного госпиталя (он оказался в госпитале, после того как позволил себе выпить лишнего на похоронах в Киеве старшего брата).

– По большей части плоховато, Вадим.

– Держитесь, Олег Иванович, все еще, дай Бог, и сладится.

– Вадим, ты в курсе, что мы свой дом собираемся продавать? Генерал неожиданно для меня сменил тему разговора. И первый раз за десять лет с момента нашего с ним знакомства перешел со мной на ты. Я после этих его слов посмотрел в лицо генералу. Посмотрел и сразу же понял для себя, отчего он в этот вечер перешел со мной на ты…

Ему не сладко было в этот день и в эту осень. Лицо Олег Ивановича сплющилось, сузилось, сморщилось и превратилось в кулачок. Оно было абсолютно желтого цвета. Цвет лица генерала не оставлял никаких сомнений на этот счет… Генерал обречен…

На кого он был похож, Боже мой, на кого же он был похож… Сердце мое сжалось в груди тогда, когда я на него посмотрел, вот на кого он был похож…

Но понимал ли он это со всей отчетливостью и ясностью для себя? Скорее нет, чем да. Скорее всего, он надеялся поправить как-нибудь и с чьей-то помощью свое пошатнувшееся здоровье и прожить еще с годик – другой на свежем воздухе и за городом. А кто не хочет прожить столько, сколько Бог даст и здоровье позволит. И чем больше прожить, тем лучше, да еще и за городом, да еще и на свежем воздухе… Все этого хотят, и Олег Иванович тоже хотел. Глупо было бы не желать для себя этого… Но сроки, знаете ли, – пришли… Те самые кровяные тельца, прежде радовавшие его своим юношеским задором, теперь уже предательски покидали его тело, покидали день ото дня, как крысы покидают тонущий корабль…

– Да, Олег Иванович, в курсе, что, с деньгами проблемы возникли?

– Да, сын долгов наделал.

– Может быть, все как-нибудь да устроится?

– Нет, не устроится! Да честно сказать, я устал бороться, мне покой нужен. (По мне, так страшные слова для боевого генерала.) – Продам дом, рассчитаюсь с долгами и куплю себе здесь хотя бы две-три сотки земли с домиком в метров двадцать!!!

В это время передо мной стоял не бравый генерал, грезивший о победоносных сражениях, но пожилой мужчина с потухшим взором и пришибленным видом. Это был настоящий старичок шестидесяти девяти лет с желтым цветом лица. Старик, обреченный умереть и мечтавший за три недели до смерти лишь об участке земли в две сотки… Но впереди его поджидало несколько иное, его поджидал скромный участок земли, именно что в два квадратных метра, и не более того, и не более, и, к сожалению, что так…