Валида Будакиду - Записки афинского курьера

Прошел месяц.

Всякий раз я убирала в квартире на столько тщательно, что утром, идя на работу, мечтала о том, как сегодня отдохну. То есть приготовлю только обед. Везде ведь чисто! И всякий раз, входя в дом, я поражалась той патологической настойчивости, с которой он загаживался вновь и вновь. Помните, раньше было выражение «прошел Мамай?», какой «Мамай?!» Тут прошли и Мамай, и Хан Батыр с Мазепой под ручку.

Я пыталась понять, как можно ухитриться оставлять трусы в кухонной раковине, а в кровати сальные и томатные пятна с коробками от пиццы? Ничего не поделаешь – потомственная аристократия! Отец хозяйский был каким-то там главным врачом чего-то (его портрет висит в кухне прямо над Риткиной палаткой), а дед заседал в какой-то думе.

– Русская, ты что, не знаешь, что трусы гладить надо, а не в ящик мне пихать? – это Наташа достает из комода ворох разноцветных веревок под названием «стринг». Их, как выяснилось, я должна гладить.

Кстати, как оказалось, я должна гладить и баскетбольные носки Стефаноса сорок шестого размера, больше похожие на трубы для центрального отопления, чтоб «микробы умерли». Зато «постельное белье гладить не надо». И они были совершенно правы, ведь под горячим утюгом эта старая ветошь могла бы распасться на нитки. Я и это старалась понять: хозяйка, тратившая по 40000 драхм на фирменную майку для Стефаноса, почему-то не покупала себе нормального постельного белья и ложилась в кровать прямо в туфлях на гигантской шпильке.

– Русская, сегодня хорошая погода. Оставь балкон открытым подольше, пусть проветрится, – это хозяйка дает мне последние ценные указания перед высадкой на четыре этажа ниже.

– Как Вам будет угодно, – я кривлю гримасу, в местном понятии имитирующую улыбку.

Да, пожалуй после ее ухода первым делом я открою балконные двери. При «детях» нельзя, «их может продуть».

Яркое солнце ослепило меня. Я стою на балконе. Вся огромная площадь Айя София с собором посредине словно на ладони. До чего интересно смотреть с такой высоты на узенькие улочки с кишащими на них маленькими человечками. Однако, оказывается презанимательное зрелище наблюдать за людьми, когда они этого не видят. Вон молодой человек сидит в кафетерии, широко расставив колени, не спеша попивает кофе и крутит головой по сторонам. Две девицы в умопомрачительном «мини» уже четверть часа висят на телефоне-автомате, поочередно выхватывая друг у друга трубку. Пожилая Кирия, вся в золотых браслетах от щиколоток до запястий, не может оторваться от хозяйской витрины. И еще много-много занимательного…

Вдруг, я чувствую мокрое дыхание на своей голой ноге. От неожиданности взвизгиваю и отскакиваю. Бог ты мой, это формула лени – Рита впервые пришла осчастливить нас своим присутствием и впервые за все мое пребывание в доме выползла из своего убежища.

– Ритка, глазам не верю, неужели в самом деле ты пришла, О Боже мой! Ритка, я тебя впервые вижу в полный рост! Для такого аристократического образа жизни ты весьма изящная особа! Как тебе это удается?

Собачка робко замотала хвостиком и нежно лизнула меня за пятку.

– Рита, Рита проснулась! – продолжала бесноваться я, прыгая по балкону и показывая собаке «рожи».

Болонка как-то неловко, хрипло тявкнула, не видя от меня возражений, она вдруг залилась неумелым, надрывным от долгого молчания лаем. Она радостно заметалась по балкону, спугнув с соседних решеток голубей, визжа и обнюхивая все крошечки голубиных остатков.

С этого дня, как только за хозяйкой закрывалась дверь, Рита выскакивала из своей тряпичной конуры, и начинались нескончаемые оргии. Она, как бешеная, носилась по квартире, визжала, лаяла, пыталась залезть в мои туфли, прыгала по диванам, грызла Наташины колготки, в изобилии рассыпанные по полу ее комнаты.

Но, как только часы приближались к трем, все игры постепенно прекращались. Рита носилась все медленнее. Ее заливистый лай переходил в хриплое потявкивание. И вот, как только я входила в уличной одежде, Рита снова возвращалась в свой угол на кухне, ложилась в ту же позу глубокого безразличия ко всему происходящему вокруг. Глаза ее тухли. И опять из окошечка свешиваются только две пушистые лапки и грустная головка маленького сфинкса.

– Кирия, – однажды обратилась я к хозяйке, – зачем вы держите этого никудышного заморыша? Она же никакая. Не играет, не лает, вы ее никуда не выводите. Только жрет и спит. Какой с нее толк, убытки одни. – Конечно же, я лукавила. Мне хотелось что-то услышать в ответ. Что, я и сама не знала. Может хотела убедиться в том, что мне и только мне Рита открыла свое истинное лицо?

– А что с ней прикажешь делать? – хозяйка была крайне удивлена, что кто-то интересуется ее домашней утварью. Рита была такой же неотъемлемой частью квартиры, как колонны, портреты А. Висси, стол, табуретки. Она была утварью Рита.

– Не знаю, что делать! Мы за нее такие деньги в свое время заплатили. Однажды в цирке моей Наташе понравилась выступающая на манеже собачка, и она захотела ее иметь. Я за нее, – тут она понижает голос и оглядывается на дверь, – я за нее, за эту заразу 200000 драхм заплатила (около 700—800 евро, с поправкой на инфляцию около 1000 евро). Теперь вот она валяется здесь на нашей кухне, как кусок дерьма. Что с ней делать – ума не приложу. Продать некому, а подарить жалко. Выгуливай ее, корми, убирай за ней.

Я хотела сказать, что, слава Богу, никто из семьи не утруждает себя ни одной из вышеперечисленных обязанностей, но… как перечить хозяйке? Моего мнения никто и не спрашивал. Мало того, я не сомневалась в ее уверенности о его полнейшем отсутствии.

– Русская, убери сегодня шкафы, купи для Стефаноса арбуз побольше, для Наташи килограмма два зеленых яблок, помидоры, виноград без косточек «султинида» и «мия эксара неру» – шесть полутора литровых бутылок с водой.

– Но, ведь я столько не донесу, – попыталась было возразить я, представив себе двухметрового подростка – Стефаноса с сорок шестым растоптанным размером ноги, нуждавшегося в моей для него покупке «арбуза побольше», и Наташу, ухитряющуюся мыть под краном зеленые яблоки так, что вокруг все стены были в подтеках, а перед раковиной хрусталем светилась лужица с неровными краями.

Хозяйка постучала себе по лбу указательным пальцем. Этот жест очень красноречиво говорил о ее желании подчеркнуть мои скудные умственные способности.

– Русская… как я от тебя устала! Два раза сходи, балда! Неужели непонятно?

Более чем понятно: сходи два раза на базар по сорок минут минимум – это полтора часа в лучшем случае; приготовь обед, изгони новоявленный дух Мамая из всех комнат, балконов и спален; убери шкафы и так далее. Нет, я не чувствовала себя Золушкой. Мне не было ни грустно, ни больно. Я изучала свою хозяйку. Мне было несказанно любопытно, как все это можно успеть с девяти до трех, при этом потратив только 3000 драхм (около 6—7 евро). Немудрено, что она мне платит 40000 драхм и считает, что облагодетельствовала.