Светослов - Страсти по Фаусту. Роман

Лукоморьев вздохнул и взбудораженно произнёс:

– Да, точно. И что я мозг сам себе выношу этой хренью? Ну приболел мужик. С кем не случается? А у меня тут свои приключения… Да. Нужно ускорить действие…

Режиссёр встал и начал прохаживаться по комнате, намысливая дальнейшие действия своей непредсказуемой пьесы… Он вдруг остановился и замер, точно пойманный чьим-то всезорким магическим взглядом… И в этом абсолютном безмолвии ему вдруг почудилось какое-то странное дыхание, это было похоже на южный поток ветра, возникшего неизвестно откуда, на прилив той тёплой игривой неги, что манит к себе, веселя и лелея своей всеохватывающей и неуловимой энергией… Лукоморьев выдохнул и решительно прошёл к столу. Он произнёс:

– Да, именно так! За дело!

И он, сев за стол, вновь принялся остервенело забивать свой нетленный проект в компьютер…

А между тем, Лукоморьев был режиссёром не робкого десятка, – он умел добиваться своего, и не только… И если в его мозг влетала идея, то она, эта идея уже никак не выпускала из своей чуткой хватки неугомонного режиссёра, и он, всецело это понимая, дарил ей свою сногсшибательную любовь и безотчётную преданность, забывая при этом о друзьях и соратниках, просто коллегах, и даже о женщинах… Насчёт последних нужно сказать особенное: наш герой Лукоморьев ценил прекрасный пол, но не совсем отвечал ему в критериях флирта и независимости, что объяснялось загадочным свойством его неоднозначной натуры; он не мог абсолютно отвлечься и положиться на женщину, – ну не в смысле преданности, нет, в другом. Он не мог рассчитывать полностью на себя по причине его оголтелого погружения в сферу многострадального и разнокалиберного искусства, от которого у него частенько срывало крышу в сторону тотального уединения и гипнотической эйфории, и если в этот умопомрачительный момент на его пути возникала прекрасная дама, то она тут же была соотнесена нашим героем к персонам второго значения по причине его нереального – гиперактивно-психоэпического состояния… Дамам это не совсем было понятно, а объяснять было некому. Он же, наш режиссёр, по возвращению в реальность начинал искать ту, что одарила его своим обаятельным целомудрием совсем недавно… Но её уже рядом не было. И он мучился от всей этой загадки жизни: «Ну почему, когда я работаю – тут же соблазны, а когда на свободе – никого не видать рядом? Вот есть же персоны, флиртуют по-разному. И подарки ценные преподносят, и на «Мерсах» катают»… Да, флирт должен быть филигранным, манящим и завораживающим, убийственно-притягательным, и за ним открываются тайные дверцы душ человеческих… Женщине важен спектр понимания… и внимания. А я что могу дать? Ожидание…» Но сила творчества брала своё, она брала верх над всеми соблазнами и страданиями, и герой наш вновь погружался в лавину своих фантастических грёз и страстей…

Вот и теперь, не отвлекаясь ни на что, он сидел и вбивал с немыслимой скоростью текст, становящийся реальностью нашего времени… Вот ведь застолбил же идею! Принял информацию! Но не будем его отвлекать, пусть кропает нетленку, создаёт свой шедевр. А мы глянем пока, что у нас этажом выше…

В это самое время в другой московской квартире того же дома, не менее патриархальной, но значительно более скромной, в комнате с повыцветшими обоями и скромной мебелью возле распахнутого окна стоял худощавый мужик забомжелого вида – тот самый, что просил «на похмел инвалиду искусства»; именно он только что выудил за веревку «Капитал» в пакете, что ему презентовал на опохмел режиссёр, живущий этажом ниже, и теперь пребывал он в блаженном оцепенении от внезапной удачи в виде уникального фолианта. Это был Лев Никанорович Башковитов, бывший хакер и несостоявшийся живописец, любитель грёз и портвейна, а попросту – Лёва, или Никанорыч. И теперь Лёва Башковитов обезумевшим взглядом изучал этот солидный букинистический экземпляр, ниспосланный ему свыше, приходя в изумление от самого названия фолианта…

– Ну ни хрена себе, «Капитал»… Это знак…

Его напряг женский голос, доносившийся из спальни:

– Лёва! Ты что – окно открыл?! Ты совсем обалдел? Холод собачий! Что ты там делаешь опять?!

– Да щас, щас… – возбуждённо бросил Лёва, поняв, что создал сквозняк в открытой комнате. – Как дверь-то открылась? Вот же мистика, ё-моё…

Он быстро закрыл окно и суматошно сунул «Капитал» в тумбочку.

Затем он быстро сел за компьютер и закрыл электронную почту.

Тут в комнату вошла супруга Лёвы – Люба, женщина зрелых лет со следами былого очарования. Одета она была в простенький халат с объёмными карманами, на ногах были обычные домашние тапки.

Люба смерила взглядом супруга и с тоном дисциплинарного ментора произнесла:

– Ты что, опять за своё?

– Ничего страшного. Важное сообщение отправил, – быстро ответил Лёва.

– Кому это ты с утра сообщения отправляешь с утра пораньше?

– Одному хорошему человеку… Да не волнуйся, никаких взломов, – уклончиво ответил Лёва и бросил невинный взгляд на жену.

– Смотри; а то будешь опять следы заметать… – с лёгким намёком ответила Люба.

– Мои следы – в невидимости; как это говорится – «not detected»… Недаром у меня фамилия Башковитов.

Лёва самодовольно потёр руки и приступил к отключению компа.

Люба вздохнула, скептически глядя на мужа.

Лёва выключил компьютер, встал и декларативно произнёс:

– Когда б я жил без домогательств, – я б с шансонетками дружил…

– Они бы от тебя весь голос потеряли, – иронично ответила супруга.

– А я бы им свой отдал.

И он издал грубовато-азартный возглас с хрипом. Люба тут же заткнула уши.

– Так-то оно лучше, – бросил Лёва и направился к выходу.

Но Люба его остановила:

– Ты не забыл, что сегодня нужно сделать?

– Помню всё, что знаю.

Лёва невинно посмотрел на свою опекунью, поняв, что сейчас всё начнётся…

Люба, мягко толкнув его на диван, отчеканила:

– Сядь, расслабься и подумай…

Лёва, откинувшись на диване, закатил глаза…

А в это время на улице, – во дворе этого мощнопанельного патриархального дома происходила интересная утренняя разминка в духе моржевания под музыку, а именно – по утреннему снегу бегал мужик в одних трусах, охая от холода; периодически он останавливался, обтирался снегом и тут же делал физзарядку. Рядом стоял магнитофон, и звучала всем известная песня:

– Если вы в своей квартире, —

Лягте на пол, три – четыре…

В квартире Башковитовых произошло оживление, вызванное этим необычным действием. В окно смотрела супруга Лёвы – Люба. Она поёживалась в домашнем халате, глядя на резвого мужика – физкультурника в трусах.

– Надо же… И не боится, – слетело с её уст.