Екатерина Павлова - Игра. «Не спеши узнать чужие секреты…»

– Не напугал масштаб работ?

– Вовсе нет!

Он улыбнулся.

– У Вас великолепно получаются портреты. В них столько притягательной силы.

– Все зависит от модели, – подался Леонардо в глубокие рассуждения. – Насколько ты ею увлечен. Ты когда-нибудь позировала?

– Это не для меня.

– Почему?

– Я не могу обнажаться.

– В этом нет ничего сложного. Неловко только первые пятнадцать минут, потом, когда осознаешь, что на тебя смотрят глаза художника, а не человека, неловкость проходит.

– Все равно, нет.

– Что ж… – он перешел на другую тему. – Может, хотите еще вина? – его глаза забегали от меня к Ванде.

– Спасибо, мне хватит.

Я посмотрела на Ванду, которая не сводила недовольных глаз с Леонардо. Та была чересчур напряжена: она поджимала губы и колко смотрела на то, как он со мной себя ведет. Я ничего плохого в его поведении не видела и с трудом понимала ее недовольство.

– Ванда тебе вчера ночью кучу глупостей наговорила, – вдруг произнес Леонардо. – Надеюсь, ты не будете обращать внимания на предубеждения!

– Вы о том, что дом стал пристанищем самоубийц?

Он недовольно посмотрел в сторону Ванды.

– Да, об этом! Это – все глупости, страшилки, которыми любят привлекать туристов и клиентов, чтобы повысить в цене стоимость дома или квартиры в Венеции.

– Ну, я его покупать не собираюсь, – пожала я плечами.

– Поэтому забудь, что рассказала Ванда.

– Хорошо, – сказала я с легкостью в голосе, но мое любопытство разгорелось не на шутку.

– Ты хорошо спала этой ночью?

– Да, спасибо, – сказала я, хотя это было не правдой.

Тут Ванда перевела на меня свой колкий взгляд.

– Ты, правда, хорошо спала?

– Да, – не так уверенно, как раньше, прозвучал голос.

– Ну и замечательно, – перебил Ванду Леонардо. – Может быть, мы прогуляемся после обеда.

– Мы только приступили, я даже не начала опись.

– Я думаю, для первого дня вполне хватит того, что ты сделала. Я покажу лучшие места Венеции.

Рот открылся сказать, что я уже здесь все знаю, но он меня перебил.

– Я настаиваю.

Пришлось улыбнуться в ответ. Обед продолжился, после которого, я пошла помочь Ванде мыть посуду. Этот широкий жест был продиктован съедавшим меня любопытством. Леонардо был сначала против, но уступил и поднялся к себе в мастерскую, чтобы убрать ненужное. А я встала около мойки, вытирая полотенцем посуду, и не знала с чего начать.

– Кто еще жил в том доме до приезда Леонардо? – ничего не придумав, начала я с главного.

Ванда подняла на меня глаза.

– Зачем тебе? – резко спросила она и отдала мне очередную тарелку прямо в руки с силой.

– Интересно, – пожала я плечами, еле сумев удержать тарелку, чтобы не выронить.

– Он не хочет, чтобы я тебе об этом рассказывала, – пробухтела под нос Ванда, опустив глаза на дно раковины. – Отчитал меня как школьницу, когда узнал, что я рассказала тебе о его жене.

– А мы ему не скажем, – тихо сказала я, заискивая и улыбаясь.

Она помялась, но желание поболтать пересилило.

– В тридцатые годы там остановилась одна молодая пара, – начала Ванда едва слышным голосом. – Он был архитектором, только что женился и приехал сюда работать, – Ванда бросила мыть посуду и переключилась на меня. – Они были такие счастливые и влюбленные, все ими восхищались. Понимаешь?

Я кивнула.

– Так вот, через месяц жизни в этом доме, они превратились в полную противоположность. Оба изменились до неузнаваемости, почернели, стали раздражительными. Муж постоянно скандалил и кричал на работе, прикладывался к бутылке, и его, в конце концов, уволили. И жена стала просто отвратительна: ни с кем не здоровалась, никому не открывала двери, жила как затворница. А спустя четыре дня после увольнения мужа ее саму выловили в канале, в чем мать родила. Шуму тогда было, вся Венеция только об этом и говорила!

– А Вы откуда знаете, Вас же тогда еще здесь не было?

– Муж мне рассказывал. Он и предупреждал маэстро об опасности этого дома.

Старая женщина посмотрела на меня с тревогой в глазах.

– Ты, девочка, поосторожнее. Если почувствуешь неладное, беги оттуда!

– Хорошо, – я еле сдержала улыбку. – А еще что-то было?

– Да много чего было. Например, еще в семнадцатом веке дом использовали для каких-то странных дел. Канареджо – глушь да болота. Дом немного на отшибе, улочка и канал к нему очень узкие и темные, мало кто ими пользуется. Это было идеальное место для тайных встреч. Сюда приезжали все, кто тогда увлекался оккультизмом, проводили там собрания. Точнее, что-то вроде ритуальных месс. Тогда часто стали вылавливать из канала трупы с содранной кожей с лиц и других частей тела. Трупы были так ужасны, что опознавали их родственники только по одежде. Весь город тогда на ушах стоял. Сначала ловили маньяка, но безуспешно. Затем хотели посадить тех, кто приходил в этот дом, но доказательств вины не было. А может и были. Я не знаю, – пожала старая женщина плечами. – Зачем им это было нужно, тоже никто не знает. Но это пришлось прекратить, когда народ начал бунтовать и чуть сам не разрушил дом. Полиция…

Тут в дверях показался Леонардо и недобро посмотрел на Ванду.

– О чем разговариваете?

– Об истории Венеции, – тут же ответила я.– Вспоминали семнадцатый век.

Маэстро улыбнулся, еще раз злобно взглянув на Ванду, и повел меня из кухни поскорее вон. Он явно боялся оставлять меня с Вандой наедине. И это казалось более чем странным.

Мы гуляли по улочкам, и закоулка. Леонардо действительно знал этот город досконально: каждую улицу и тупик – как линии на своей ладони. Много знал и об истории зданий, о великих художниках, живших здесь, где какая работа мастера, как была создана, что с ней было за долгий срок жизни. Церкви, их сокровища, знаменитые архитекторы… Но все эти факты были общеизвестны, их можно было узнать из книг и путеводителей, а вот что действительно меня интересовало, в книгах не печаталось. Мой странный дом.

– Ванда сказала, что Вы здесь больше двадцати лет живете, – произнесла я спокойным голосом.

– Да, это мое любимое место, – ответил Леонардо, улыбнувшись. – Я влюбился в этот город, как только увидел его.

– Но Вы его ни разу не нарисовали, – тихо произнесла.

На этой фразе он повернулся и посмотрел на меня восторженными глазами.

– Господи, а ведь ты права! Я никогда не рисовал Венецию. Даже в голову никогда не приходило. Ведь это идея! – он заулыбался, сжимая посильнее мою руку.

Мы прошли еще немного.

– А какое твое любимое время суток? – не знаю зачем, спросил он.

– Здесь закаты красивые, – подумав немного, ответила я.

– А именно твое?

– Мне нравится ночь. И сумерки тоже красивы, только когда они уже темно-синего цвета, ближе к ночи.