Олег Копытов - Восемнадцатый пассажир. Сборник рассказов

Через тонкие стены нашей квартиры слышно, как открывается дверь напротив, на лестничной площадке раздаются женские голоса. Звенит звонок.

Мы оба почему-то вздрагиваем.

– Пришла, иди открывай, – говорит он.

Я встаю. Становлюсь серьезным и грустным. И иду открывать.

Мы с Гиршем гуляем по крышам. Эта крыша плоская, посыпана битумом, как запасное поле стадиона. Мимо нас, едва не сбив Гирша с ног, проносится велосипедист. Он отчаянно крутит педали в обратную сторону в тщетной надежде затормозить… – и исчезает с плоскости, как его и не было!

Мы с Гиршем подходим к краю крыши и смотрим вниз. Маленький велосипедист ругается грязными словами и пинает маленький велосипед с колесами, искореженными всмятку. Он срывает с головы каску и запускает ее на крышу. Серебристая велосипедная каска быстро увеличивается в размерах, пролетает между мной и Гиршем, звякает жалобно несколько раз, обиженно ворочается на черном битуме и наконец затихает, равнодушная ко всему.

– Почему люди не летают? – спрашивает Гирш.

– Не хотят, – отвечаю я. Это самый простой вопрос из тех, что сегодня задавал Гирш.

Мы спрыгиваем на крышу соседнего дома, этажа на три пониже.

За что я люблю гулять с Гиршем по крышам – за то, что он красиво с крыш спрыгивает: голова чуть откинута назад, руки, словно парящего голубя крылья, своими длинными ногами Гирш делает «ножницы» и приземляется медленно, плавно. Я очень старательный, поэтому не умею учиться. Спрыгнув с крыши, я валюсь на бок и могу наделать столько шума!..

Наша прогулка подходит к концу. Мы спускаемся на землю. Фиолетовое солнце вслед за нами забирается на крыши и сонно с них зевает.

– Послушай, Гирш, а расскажи, как ты поймал баккаруду! – говорю я.

– А-а! Прошлым летом в городском парке?

Гирш любит рассказывать эту историю. Никто не верил, что в городском пруду водится баккаруда. А Гирш выманил ее на берег при помощи куска коньячного торта. Баккаруда под жарким солнцем растаяла. А остатки торта доклевали городские вороны…

Мы идем на базар, ведь Гирш ходит по базарам только вечерами.

Стены базара сложены из серо-зеленого, уже заплесневелого кирпича, у ворот стоит лопоухий солдат в грязной пилотке и мешковатой, не по росту шинели с оранжевыми погонами. Гирш невозмутимо проходит мимо солдата, а тот бежит за нами где-то сбоку и дергает меня за рукав. Я сую руку в карман и с удивлением нахожу там несколько хмарок. Я отдаю их солдату, и он убегает назад к воротам, громыхая своими стоптанными сапогами.

– Зачем попу гармонь? – спрашивает Гирш.

– Поп очень любит музыку, – отвечаю я, немного подумав.

Мимо нас четверо попов тащат пианино. Пианино тяжелое, старинное, красного дерева. Попы обливаются потом. Мне становится жаль их, ведь до швейцарской границы так далеко!

Стены базара сжимаются шагреневой кожей. Пора бы и уходить.

Но Гирш находит маленькую калитку и исчезает в ней. Делать нечего – я иду за ним. За калиткой небольшой павильон, обтянутый сверху железной сеткой. Внутри павильона два ряда гранитных прилавков, липких и замусоренных. По ним ползают жирные мухи.

Весь асфальт вокруг прилавков усыпан мелкими бумажками. Я нагибаюсь и подбираю несколько. Это мятые, надорванные, истершиеся хмарки.

Гирш подскакивает ко мне и резко бьет по руке:

– Никогда! Слышишь, никогда не делай этого!

– Извини, Гирш, – тихо говорю я и тщательно вытираю свои пальцы носовым платком.

Мы выходим из павильона на базарную площадь, которая сжалась до размеров волейбольной площадки. По ту сторону сетки угрюмые плечистые парни сгружают с грузовика туго набитые пыльные мешки. Они заметили нас, все, кроме одного, перестают работать, несколько секунд смотрят на нас и вдруг начинают гоготать и кричат нам: «Додики! Додики!»

– Никогда, никому не позволяй оскорблять себя! – говорит Гирш, подбирает с земли длинную заостренную палку и копьем бросает ее в парней. В полете палка переворачивается и втыкается тупым концом в спину того, кто продолжал нагибаться над мешками. Его спина резко распрямляется, и острый конец копья продирает бедро самого свирепого на вид.

Волейбольная сетка туго натянулась, лопнула и опала. Мы с Гиршем подходим к машине. Раненый садится на пыльный пол кузова грузовика, раздирает свою штанину, словно обивку старого дивана, и с детским любопытством вытаскивает куски пожелтевшей, слежавшейся ваты.

Гирш зевает, и мы уходим с базара…

По ночному городу пролетают трассирующие огни автомашин. Жизнерадостные неоновые истуканы улыбаются с фасадов плоских черных зданий, у панели отеля с периметром бегущих друг другу в затылок огней стоит длинный ряд молочно-белых и черно-сетчатых чулок…

– Гирш, а Бог любит кого-нибудь просто так, из собственной слабости? – спрашиваю я.

Гирш загадочно улыбается и исчезает в ближайшем проходном дворе, забыв пожать мне руку на прощание.

Начинает накрапывать дождь. У меня нет зонта, и я поднимаю воротник плаща.

На антресолях трактирчика «Колокол и бутылка» мерцала худая свечка. Слабосильный светоч был установлен на грубом дубовом столе и окружен темно-лиловыми бутылками, растерзанными цыплячьими тушками и сломанными перьями лука. Часть стола была очищена от яств: в жиденькой лужице света лежал лист бумаги, над которым склонился человек с гладким волевым подбородком…

Прораб Килограммов подернул плечами и намертво вжался в кресло.

– Д’Артаньян! Д’Артаньян! Скачите скорее сюда! – доносился из лесу до боли знакомый голос.

Д«Артаньян спешился и, цепляясь плащом за кусты жимолости, выдвинулся на звуковой ориентир.

Благородный Атос бегал по поляне совершенно без штанов и возмущенно дергал бровями. Д'Артаньян участливо похлопал Атоса по плечу и уже открыл было рот, чтобы вербально ободрить друга, как с ужасом заметил огромную рыжую лилию на его правой ягодице. Гасконец нервно икнул и опасливо огляделся.

Оглушающе хрустя сухими костями валежника, из чащи выбрался на поляну Портос.

– А-а, вот вы где! – радостно прогудел он.

Д«Артаньян, все еще хлопая Атоса по плечу, поборол вероломную дрожь и, пытаясь придать твердость голосу, воскликнул:

– Черт возьми, Портос!..

Но с Портосом творилось что-то неладное: он не отрываясь смотрел на лилию и при этом как бы наливался изнутри чем-то эдаким – и вдруг с ревом: «Е-есть в графском парке Черный пруд!» – убежал в чащу.

– Это она! Это Миледи! – Атос заплакал и стал сморкаться в платочек с вышитым на нем вензелем «К.Б.».

– Я убью ее! – вскричал Д’Артаньян и молнией унесся на край леса, где были оставлены лошади. Портос, страшно громыхая сапогами, побежал вслед за Д’Артаньяном…