Инна Тронина - Жизнь за президента. Тайны ХХ века

– Приехали! – сказала Анна Александровна.

Мощные фары «Крайслера» выхватили из чернильной темноты ажурную изгородь, высокие ворота, и вдали, в саду, трёхэтажную виллу, увитую ползучими розами.

– Просигнальте трижды, Артём. Ричард, мой водитель, так и поступает. Чтобы знали – это я! – Старушка закашлялась и рассмеялась одновременно. – Только об одном попрошу – ничего никому здесь не рассказывать. Ни до моей кончины, ни после. Не желаю, чтобы у могилы сына толпились праздные зеваки. Наплыв репортёров и пересуды соседей мне тоже ни к чему. Довольно того, что вы сейчас поможете мне освободиться…

Анна Александровна втянула воздух тонкими ноздрями и замолчала. Из-под опущенных её век. не переставая, текли слёзы.

– Освободиться от чего? – Артём почему-то медлил.

– От тяжести. От жизни. Я столько лет боялась, что правда выплывет на свет! А теперь внезапно захотелось рассказать обо всём людям. Тогда, наверное, сын простит меня и примет. Что вы медлите?

Анна вскинулась, села прямо. Около дома она почувствовала себя полновластной хозяйкой.

– Нажмите клаксон трижды, и ворота тотчас же откроются…

Человек, больше похожий на мумию, сидел один в своём собственном кинозале и жадно смотрел на экран. Ему оставалось мало – врачи давали от силы месяц, и жил он только на уколах. В последнее время медсестре Эстер приходилось приходить к пациенту всё чаще. Даже ночью она готова была в любой момент встать и подняться наверх, ив спальню, и потому отдыхала лишь урывками. Началась последняя стадия болезни, самая страшная и мучительная – не только для умирающего, но и для тех, кто был рядом с ним.

Но он ещё не слёг окончательно, потому что боялся оставаться один в спальне. В то же время никого не хотел видеть рядом с собой – ни сиделку, ни психоаналитика, ни детей, ни внуков. Он считал, что давно бы уже умер, если бы не ждал Энн, не надеялся на её прощение, на её христианскую милость. Он всё ещё верил в это, и потому жил, хотя давно бы уже мог прекратить свои страдания. Лишний укол обезболивающего, пусть два укола – и всё позади. Он слабо верил в загробную жизнь и высший суд, хоть и изображал из себя примерного христианина. Конечно, допускал, что что-то такое, непознанное, существует, но рай и ад считал человеческой выдумкой. Правда, теперь он чаще думал об этом. Приближалась черта, за которой он многое узнает.

Исхудавший человек с восковым лицом, опираясь на палку и держась одной рукой за стену, прошёл к своему креслу и сел, откинулся на спинку. Тотчас же экран ожил, осветился, и где-то сзади заработал аппарат. Больной удовлетворённо кивнул сам себе, словно соглашаясь с чем-то, и неожиданно улыбнулся. Дрожащей костлявой рукой он провёл по своим дряблым щекам, осторожно снял очки в тонкой золотой оправе и тщательно их протёр – чтобы лучше видеть. Это небольшое усилие далось ему с огромным трудом, и на лбу мелкой росой выступил пот. Больному казалось, будто он только что сдвинул с места что-то огромное и тяжелое, или работал всю ночь без отдыха. А на самом деле он всего лишь немного пошевелил пальцами, а потом запустил руку в карман домашней куртки.

Он смотрел на экран и видел знакомый город, где не появлялся уже много лет. Город был залит осенним солнцем, украшен флагами страны и штата. Больной видел эти улицы, дома, деревья Людей, стоящих по обеим сторонам магистрали. Губы его дрожали. Ему трудно было смотреть на экран, где остановилось время, где всё ещё было по-прежнему. Он искренне верил, что сейчас может встать с кресла, потащиться до экрана, протянуть руку – и оказаться там, где всё было так хорошо, так спокойно. В том времени был его младший брат Эндрю, там была красавица-жена Энн, которая теперь очень сильно постарела. Совсем близко существовал потерянный навсегда мир, который можно было ненадолго вернуть.

Человек подался вперёд, вцепившись в подлокотники сведёнными судорогой пальцами. И увидел, как по людскому коридору медленно едут чёрные лимузины, сопровождаемые мотоциклистами в шлемах и крагах. Слезящимися глазами больной искал «Линкольн SS-100-Х» с откинутым верхом, в котором сидели две супружеские пары, водитель и охранник. На другие автомобили, на мотоциклы, на столпившихся людей он не обращал внимания. Прекрасно знал, что сейчас произойдёт, потому что видел эти кадры бессчётное число раз. Помнил, как впервые крутили эту плёнку – вскоре после того, как выстрелы, прозвучавшие в Далласе, услышал весь мир.

Он видел Дили-плаза, Элм-стрит и знал, что впереди у кортежа железнодорожный мост, до которого машины и мотоциклы никогда уже не доедут. Широко раскрытыми глазами, то и дело промокая платком своё холодное, липкое лицо, человек смотрел теперь на высокое, как утёс над ущельем, здание книжного склада. И вдруг поймал себя на мысли, что не хочет услышать выстрелы, которые щёлкнут через несколько секунд. Это было новое ощущение – до сих пор ничего, похожего на сожаление, тем более, на покаяние, он не испытывал. Напротив, гордился, что внёс свою лепту в великое дело.

Патриот и обязан был так сделать, выступить с оружием в руках против пагубной для отечества власти. Конституция даёт гражданам страны это право. Он не смел уклониться от участия в этой борьбе, как не имеет права солдат в дни войны отсиживаться в тылу. Он убивал точно так же, как убивают на поле боя. Этого не стыдятся, этим гордятся. Но только поле это было иное…

Он видел молодую очаровательную женщину в розовом костюме и такой же шляпке, с букетом цветов в руках. Она сначала надела тёмные очки – очень ярко светило солнце. Но потом сняла их, потому что муж что-то раздражённо шепнул ей на ухо. Этот человек жил последние минуты, а думал о каких-то пустяках. Положив правый локоть на дверцу автомобиля, он смотрел по сторонам, улыбался, и, казалось, наслаждался всеобщим вниманием. Чета давно уже не жила, а как будто играла бесконечный спектакль, позировала для глянцевых журналов. И трудно было представить, какие страсти на самом деле бушуют в этой идеальной семье…

Понятно, он ведь ничего не знал. Он ехал по людскому коридору в открытой машине. Видел радостные лица горожан, слышал их приветственные крики. Перед его глазами мелькали флажки в руках встречающих. Ненавидящий его город выглядел со стороны очень весёлым и дружелюбным. Это было похоже на «Поцелуй Иуды». Так убийца, пряча за спиной кинжал, улыбается своей жертве.

Вокруг суетились репортёры, работали камеры, вспыхивали блицы фотоаппаратов. Всё действительно выглядело очень празднично, и многим было по-настоящему весело. Сзади медленно ползли другие лимузины, на которые, по большому счёту, никто не обращал внимания. И в одном из них сидел человек, который должен был вскоре стать первым лицом в стране. Мало того, он не просто предполагал или догадывался, а был уверен в том, что это должно сейчас случиться.