Андрей Верин - Реципиент. Роман-головоломка

День складывался удачно, только недоброе послевкусие сна, постепенно ставшее похожим на дурное предчувствие, не покидало его.

Проходя мимо книжного ларька у метро, Снеговской, подавив отвращение, взял с полки сонник в мягкой обложке, полистал страницы и нашел раздел с заглавием «Ребенок». В вещие сны он не верил. Но кошмары отрицать не мог.

«Младенец во сне – к большому удивлению; нагой – к беде, – сообщал Снеговскому толковый словарь снов. – Видеть во сне плачущего ребенка означает подвергать опасности свое будущее».

За миг до того, как он в раздражении захлопнул книгу, взгляд Снеговского упал на заголовок «Реципиент». Молодой человек подивился от души, кому могло такое диво сниться и что предвещал подобный сон. Но времени поинтересоваться не нашлось, а вот злоключения множились: любовница позвонила и неожиданно дала ему отставку без объяснения причины. Отключила вызов, а затем и телефон, лишив обвиняемого права на последнее слово и апелляцию.

Злой, как черт, которого он слишком часто поминал, низложенный герой-любовник возвратился в свою постылую комнату в общежитии. Пытаясь заглушить гнев и растущую тревогу, проглотил двойную дозу валиума, упал на панцирную кровать, провисавшую до пола, и стал ждать беспамятства.

Но сновидение явилось прежде, чем он успел заснуть: лежа на спине, Снеговской видел, как с небес посыпался невероятный, невозможный снег. Он попытался встать и подойти к окну, но тело не послушалось. На грани сна и яви запиликал телефон. «Vy priblizilis’ k porogu otklyuchenija, – с трудом разобрал Снеговской слова на мутном дисплее, – ot apparatov iskusstvennogo zhizneobespecheniya…» Не дочитав сообщение, он провалился в забытье, а телефон, выпавший из его руки, ударился об пол и разлетелся на части, звякнув в предсмертной конвульсии.

***

Пальцы его бегали по клавишам, глаза – по экрану, а мысль блуждала по просторам всемирной сети.

«Мужское имя. В переводе с латинского означает „молот“», – прочитал Гарри. Мельком просмотрел остальной текст, с довольством пробормотал: «Узнаю тебя, друг мой!» И удостоил вниманием только последнюю строку. «Для союза подходят: Галина, Екатерина, Мария, Анна», – гласила та.

Гарри никогда не верил в подобные предопределения. Однако теперь, когда все стояло на кону, он не хотел ничем пренебрегать. И потирая от нетерпения руки, бормотал себе под нос: «Ну-с, теперь-то, голуби мои, вы никуда не денетесь. Раз даже звезды так удачно встали, я позабочусь, чтобы вы встречались часто, очень часто!»

Рассудив, что я не краб, передвигающийся боком, я предпочел сноуборду горные лыжи. Такого зрелища обитатели курорта не видели давно: не падал я, только пока лежал. Тело не слушалось, как будто в одночасье стало мне чужим, не по мерке сшитым. Ноги разъезжались, угрожая посадить на шпагат. Руки бестолково молотили воздух. Лыжи на ровном месте ускользали, палки служили не опорой – помехой. Снова и снова я заваливался и падал, набивая синяки, царапая до крови руки в обледенелом снегу.

За этим-то учением, в котором приходилось тяжелее, чем в бою, меня застал хозяин. Он вышел на склон в царственном облачении: упрятанный в дорогой мех и кожу – разве что перстней поверх перчаток недоставало, и с сигарой в зубах. Вылитый американский капиталист, сошедший с карикатур начала двадцатого века, владелец курорта выглядел столь же комично. Увидев меня, барахтавшегося в снегу, он крикнул, усмехаясь:

– Молодой человек, какой черт занес вас на эти галеры?

С трудом поднявшись, я отстегнул лыжи, подковылял к нему в тяжелых ботинках. И без того бывший ходячим шаржем, хозяин продолжил рисоваться и представился мне именем Гарри. Пригласил в свой кабинет, обставленный, словно трофейный зал в средневековом замке: имелись здесь и шпалеры, и чучела, и коллекционное оружие. Волгин успел рассказать мне, что, по слухам, при Советах Гарри руководил некой образовательной программой КГБ и выкачал немало денег в собственный карман, чтобы теперь комфортно чувствовать себя на старости лет в условиях развитого капитализма.

Мы поговорили о погоде, о моих спортивных достижениях, о том, по вкусу ли пришелся мне курорт, и я не постеснялся поделиться впечатлениями о плохой дороге. Но Гарри отчего-то и слушать не захотел: «Кому надо, тот доедет», – отрезал он. Я робко возразил: «Так это ведь курорт, а не последнее пристанище». «Как знать, как знать… Пока что люди не торопятся уезжать отсюда», – пробормотал хозяин. И рассмеялся от души, как человек, который много знает, но не говорит.

Гарри предлагал и мне остаться здесь на приличный срок. Но выдвинул условие: не покидать курорт на протяжении всего времени работы. На странность требования я решил закрыть глаза. В конце концов, за очень хорошие деньги от меня требовалась совершенно непыльная работа. «Если и будет здесь какая-нибудь пыль, то снежная», – сказал мне Гарри на прощание и подмигнул. Приступить к выполнению обязанностей мне предстояло через пару дней, а до тех пор я мог жить здесь на правах гостя, и едва ли не почетного.

Выйдя из кабинета, в коридоре я замешкался, рассматривая фотографии знаменитых горнолыжников-олимпийцев. Они казались мне богами, хотя гораздо чаще тех спускались с заоблачных высот. Вдохновленный увиденным, я собрался вернуться на склон и продолжить свои тренировки, как вдруг услышал из-за приоткрытой двери голос Гарри, говорившего по телефону. «Ну и что вы мне подсунули? – в ярости кричал тот, еще минуту назад бывший со мной любезным, чуть ли не ласковым. – Очередную выбраковку!» Я поспешил ретироваться, не завидуя тому, над чьей головой разразилась буря. И оставалось лишь гадать, что» оказалось браком, так разгневавшим хозяина – новый ратрак или холодильная установка.

За короткий зимний день устав мертвецки, вечером я доплелся на негнущихся ногах до своего коттеджа и свалился на постель. Но пролежал недолго – вскоре в дверь постучали, и на пороге я увидел Анечку. В одной руке она держала термос, а в другой – две кружки. Ее приходу я обрадовался несказанно. Когда же выяснил, что в термосе глинтвейн – возликовал.

Заметив, что я ковыляю по комнате уткой, она рассмеялась, но спешила утешить меня:

– Неудивительно, когда впервые надеваешь горнолыжные ботинки – килограмма по четыре каждый, то и ногу от земли не сразу удается оторвать. Но, как и космонавты в скафандрах, горнолыжники при полном снаряжении не ходят по земле – они летают по воздуху.