Виктория Ближевская - Спокойных дней не будет. Книга IV. Пока смерть не разлучит

– Ты любишь их?

– Это просто чужие дети, – повторил он и провел ладонью по ее спине сверху вниз. – И больше я не желаю говорить о них. Никогда.

– Они не просто дети, они твои. Девочки растут без отца, и это несправедливо так же, как я росла без матери.

– Я трахал их матерей, только и всего, – нехотя напомнил он и снова раскинул руки по бортикам джакузи, отгородившись от Сони глухой стеной непонимания. – Поздно уже устраивать мне выволочку.

Соня закусила губу и сощурилась, словно пыталась представить себе эти картины одну за другой: четыре женщины, четыре постели.

– Ты ужасный человек, Илья Билецкий! – Она негодующе сгребла в горсть облако поднявшихся пузырьков и отшвырнула их от себя. – Тебя не волнуют ни мужчины, ни женщины, ни дети. У тебя есть чувства, но они какие-то странные, однобокие…

– Не стоит, Софья.

Илья всмотрелся в ее отстраненное лицо, опасаясь, что сейчас она случайно или сознательно скажет нечто, что изменит их и без того сложные отношения. Она была не первая, кто совершал ошибку и пытался научить его быть хорошим и нравственным человеком.

– И если бы я не знала, что это всего лишь удачно подогнанная маска, я бы давно ушла. Но ты не такой… Ты просто никому не позволяешь увидеть себя настоящего.

Спасибо, что она не читала ему нотаций. Даже в трудные минуты непонимания она оставалась любящей женщиной, которую он увел у нахального соперника прямо из-под венца. Единственной женщиной, созданной специально для него.

– И ты убеждена, что знаешь меня? – с облегчением спросил он.

– Я знаю тебя, как никто.

– Ты невообразимое создание, Сонька!

Ее все время сносило в какие-то немыслимые выдумки, а он не умел сочинять мир, который никогда не существовал. Он не жил выдумками и сожалениями о несвершенном. Она согласно кивнула, пропуская воду между пальцами и не отрывая глаз от серебристой ряби.

– Сколько раз я еще пожалею, что связался с тобой… – Женщина озадаченно подняла голову, и он ухмыльнулся довольный, что вывел ее из оцепенения. – Что так поздно связался.

И пылко поцеловал подставленные губы, удерживая ее голову в ладонях, как драгоценную чашу. Она словно ждала этого сигнала. Скользнула под водой вдоль его бока сговорчивым гибким телом, обвила руками шею, прижалась грудью, надеясь соблазнить, увести прочь из прошлого. Он сразу разгадал ее коварный замысел и оторвал от себя обнимающие руки, задержал их в своих.

– Остановись.

– Почему ты рассказал это сегодня?

Она перестала ластиться и снова вернула их в непростой разговор.

– Может, я хочу наконец-то побыть собой. Или не быть собой, – в странной задумчивости произнес он, размышляя, не совершил ли ошибку, раскрыв ей подробности, о которых не знал почти никто.

Соня удивилась такому туманному ответу, нахмурила брови, и Илья пальцами разгладил морщинку на ее лбу. В который раз за несколько минут они переходили от отчуждения к откровенности и обратно.

– Ты не поймешь.

– А ты не станешь объяснять?

– Нет.

– Ладно… – Ему послышалось в ее голосе скрытая угроза. – Тогда займись со мной любовью.

Он покачал головой.

– Остынь, Соня! Надо спуститься к завтраку. Провести весь день голодной в постели и в ванной – это слишком эксцентрично даже для тебя.

– Я не голодна, – почти зло сказала она и не стала стирать слезинку, побежавшую по щеке.

– Еще как голодна, – понимающе подмигнул Илья. – Однако ты меня не соблазнишь.

– Ты рассказываешь мне о своих детях, как о чем-то само собой разумеющемся! – Она вдруг ни с того, ни с сего разозлилась и повысила голос. – Или ты дразнишь меня?

– Уж не думаешь ли ты, что силой заставишь меня забыть о других женщинах?

– Можешь не сомневаться!

– Поживем – увидим, – снисходительно хмыкнул он и прислушался к своему сердцу, которое на этот раз не подвело, равномерно отсчитывая удары. – Если сделаешь то, что собиралась несколько минут назад.

Соня вытерла тыльной стороной ладони глаза, знакомым жестом отпустила на свободу волосы и, изобразив во взгляде трагическую покорность судьбе, вздохнула. Он увидел, как черные локоны рассыпались по ее плечам шелковым покрывалом и заколыхались на поверхности воды, и прикрыл тяжелые веки. Разговоров сегодняшним утром было больше, чем нужно. Теперь ему особенно остро хотелось тишины, прохладного шуршания пузырьков и ее близости, слишком желанной, чтобы умереть, не позволив себе всего, и такой же неправдоподобной, как зыбкий мираж в пустыне, когда вот-вот очнешься, а вожделенный колодец занесен песком, и жажда сводит с ума, посылая новые миражи.

Илья до позднего вечера так и не позвонил жене и не включил телефон, а ночью все в мире, кроме самой ночи, становилось не важно. Телефон лежал забытый на тумбочке в изголовье кровати, а они вдвоем сидели в саду и молчали, глядя на ту точку на горизонте, где красный диск провалился в море и исчез, оставив на берегу лишь прожекторы на пирсе да свет в окнах первого этажа. Ему хотелось согреть в ладонях хорошую порцию коньяка, но сердце весь день пошаливало, и провоцировать его не было никакого резона. Беззаботный ветерок играл подолом ее светлой юбки, которая колыхалась, как парус на лодке, и Соня изредка приглаживала ее, глядя в темноту. Илья развалился в кресле и с непривычным для себя умиротворением после ленивого дня подмечал разные мелочи по старой привычке видеть вокруг себя все. Закатившийся в море солнечный диск, торопливые взмахи крыльев запоздалой птицы и Сонина рука на подлокотнике, поигрывающая тонкой веточкой с острым листиком на конце, оставляли такой четкий след на сетчатке, что он, по здравом размышлении, начал подозревать неладное. Казалось, в голове щелкал затвор фотоаппарата, и картинки одна за другой складывались в невидимое хранилище. Для кого? Для чего?

– Мне начинает казаться, что я люблю отдыхать.

Илья первым нарушил затянувшееся молчание и обернулся к сестре, словно ждал от нее единственно верного ответа.

– Я уверена, что любишь, – проворковала она, укрытая сумерками, и он на слух различил размытую во тьме улыбку. – Стоило попробовать раньше.

– Всему свое время.

– Конечно, родной. Я так благодарна, что ты купил мне эту виллу. Мне здесь хорошо.

– Тут спокойно, – подумав, согласился Илья и отогнал воспоминания о неудавшейся ночи в горах.

– Потому что я рядом, – напомнила она. – И тебе не надо беспокоиться, где я и с кем.

– Пожалуй. – Он усмехнулся ее шутливой проницательности. – Оказалось, что думать о тебе – самый тяжелый труд.

– Думать обо мне? Или стараться не думать обо мне?

– Не преувеличивай свою значимость, Сонька! Я не какой-нибудь озабоченный подросток.