Гали Манаб - Олигофрен

– Ну, что ты заладил, как да как. Вот сегодня вечером я приду к Маше, а ты не спи, я за тобой зайду потом и кое-что тебе покажу, договорились?

– Ладно, – говорю.

В тот день вечером я как всегда помогал Маше помыть полы. Она мне очень нравилась. Особенно, когда она распускала волосы. Как только она распустит волосы, у меня почему-то в штанах мой корень, как сказал дядя Паша, начинает шевелиться, вставать, и мне становится больно. И так хочется потрогать Машины волосы, и вспоминается она голая, и становится невыносимо, будто мне не сидится на одном месте. Раньше так со мной бывало, когда я очень и очень хотел чего-нибудь украсть. Или деньги, или просто какие-нибудь вещи, которые не так лежат. Тогда у меня в штанах не шевелилось, но во всем остальном все было так. Тогда я ночь напролет не смог спать, а теперь я ночи напролет не могу заснуть, когда вижу Машу и очень хочу ее потрогать. Я через нее и дядю Пашу не любил, хотя он мне помогал во всем, как раньше дядя Коля. Дядя Паша брал меня к себе в охранницкую комнату, угощал чаем, иногда даже колбасой, разрешал мне смотреть телевизор у себя, разрешал просто так посидеть. Иногда разрешал, если погода была хорошая, пойти погулять во дворе. Все лучше, чем слоняться на этаже. Но мне очень и очень не нравилось, как он говорит о Маше, как будто он ее не любит. А когда он по ночам приходил к ней, и я слышал как он с ней делает это,мне хотелось убить его. Вот как я его не любил. И Машу в этот момент тоже не любил.

Той ночью, после отбоя, дядя Паша заглянул ко мне в спальню. Я ждал его прихода.

– Я сейчас с Машей разберусь, потом мы с тобой пойдем в одно место, – тихо прошептал он мне, – смотри, ты только не засни.

– Ладно, дядь Паш, – сказал я.

Но сам, переждав, пока он зайдет к Маше, тихонечко подошел к двери раздевалки, присел, как всегда, ухо приложил к самой замочной скважине и стал подслушивать. Я уже не мог не подслушать, так мне этого хотелось, как украсть чего-нибудь съестного или деньги.

Маша в ту ночь кричала, как мне показалось сильнее обычного, или Паша делал ей сегодня больно, не знаю. Я ее еще больше хотел потрогать, хотел, чтобы она от меня так кричала и стонала. Как только Маша перестала кричать, я быстренько побежал в спальню, сегодня нельзя было до конца, пока дядя Паша не перестанет пыхтеть, подслушивать. Дядя Паша меня обещал взять с собой, так что я не хотел его сердить, и у меня не было времени пойти в душ, подмыться.

Дядя Паша, как и обещал, пришел за мной.

– Пошли, – тихо прошептал он, заглянув в спальню. Я спрыгнул с кровати и тихо, быстренько натянул штаны, футболку, стараясь не разбудить никого, и побежал за дядей Пашей. Мы с ним спустились по лестнице на два пролета, и на втором этаже дядя Паша сказал подождать его здесь и вошел на этаж девочек. Дверь на этаж он плотно закрыл за собой. Я стоял на площадке, было тихо, все, кроме нас, спали. Через какое-то время я услышал шорох за дверью. Потом дверь на этаж немного приоткрылась, дядя Паша высунул голову и махнул мне, подзывая за собой. Я последовал за ним. Дядя Паша закрыл за мной дверь, и стало очень темно. На этаже не горели даже дежурные лампы. Это дядя Паша постарался, он меня потом научил, как это сделать. Это на тот случай, если кто нежелательный выйдет. В потемках дядя Паша меня повел в сторону туалета. И когда дядя Паша открыл дверь туалета, я в первую минуту чуть было не ослеп от яркого света и, зажмурившись, шагнул внутрь. И за спиной было слышно, как дядя Паша плотно закрыл дверь.

– Ну, ты, корова, готова? – услышал я дядь Пашин голос и открыл глаза. И обалдел. Передо мной на кушетке сидела голая дура из 16 группы. Аня Макарова. Я ее постоянно встречал на улице, когда мы с группой ходили гулять. Она была совсем дурой, ничего не понимала, не умела говорить, глухая и толстая. Она была такая толстая, что еле передвигалась. Не умела даже бегать. У нее были большие сиськи, они у нее вываливались всегда из разреза любого платья, и большая жопа. Мальчишки все трогали ее, а она всегда стояла, улыбаясь.

– Обслужи его, – сказал ей дядя Паша. Аня Макарова как будто услышала и поняла, легла на кушетку, согнула ноги в коленях и растопырила их.

– Ну, иди, – сказал дядя Паша, – не бойся, ты же хотел.

– А как?

– Опять, как? Молча, – поругался на меня дядя Паша, – иди, иди, смелее, не бойся, она сама все сделает, – говорит, – штаны только стяни, – говорит.

Ну, я стянул штаны, вместе с трусами.

– А корень-то в полной боевой готовности, – говорит дядя Паша, – а говоришь, как. Иди, иди, смелее.

Я подошел к кушетке, Аня Макарова притянула меня за руку к себе и жестом показала, чтобы я на нее лег. А потом она бессовестно взяла мой корень, как говорит дядя Паша, в руки, от чего я почему-то застонал, как Маша. Ладонь у Ани Макаровой была теплая, мягкая, и мне казалось, от ее прикосновения я сейчас описаюсь. Аня Макарова потянула мою штуку к себе, раздвинула ноги пошире и засунула его у себя между ног прямо в дырочку. Мне стало невыносимо жарко. То ли это у Ани Макаровой там было жарко, то ли отчего еще я не знаю, я начал почему-то кричать, голова закружилась, меня затошнило. Аня Макарова положила меня на себя, обняла меня крепко и начала дрыгать ногами, как будто на велосипеде катается. Я закричал еще громче и тоже начал дрыгаться, делая движения вперед-назад. А что было дальше со мной, я не помню. Я очнулся на полу, без штанов. А дядя Паша так сильно хохотал и сказал, что я потерял сознание от удовольствия, когда кончал, и грохнулся на пол. Потом я отошел к раковине, подмыться, а дядя Паша, стоя на полу, развернул Аню Макарову к себе дыркой, закинул ее ноги себе на плечи, как он это делал с Машей, когда я их впервые увидел, и засунул свою штуку Ане Макаровой между ног. Он проделывал это молча, лишь в конце немного попыхтел, пискнул и вытащил свою штуку. Потом он тоже подошел к раковине, подмыться, посмотрел на меня и сказал:

– Ну, что ж, с боевым крещением тебя.

– А как это? – спросил я.

– Опять ты как да как. Да вот так вот, ты теперь стал мужиком, понимаешь? Ты ведь первый раз трахнул бабу?

– А это как?

– А вот то, что мы с тобой делаем здесь, и называется бабу трахать, понял? Мы с тобой мужики, а эта уродка – баба, понял? Э-э, да у тебя опять стоит, опять хочешь, что ли? – спрашивает он у меня.

– Не знаю, – говорю я ему.

– Иди, иди, трахни ее еще раз. Она тоже любит трахаться, да, Ань? – спрашивает он у Ани Макаровой, как будто она чего понимает. А Аня Макарова лежит, как ее оставили, даже не развернулась. Я подошел к Ане Макаровой и сделал тоже так же, как это делает дядя Паша, стоя, и чтоб ее ноги были у меня на плече. На этот раз я подольше был в ней и не грохнулся в обморок.

Пока я с Аней Макаровой второй раз занимался этим, дядя Паша сидел, смотрел и курил. Когда я закончил, он мне протянул сигарету и сказал: