Сергей Васильченко - Шестнадцать. Рассказы

Возможно, это повернуло бы мою жизнь к лучшему. Я бы вышел из комнаты, устроился на работу, стал бы сильным и уверенным в себе мужчиной.

«Да! Я могу! Я все могу!» – уверял я себя.

Через три дня я сообщил, что намерен приехать в следующую субботу. До субботы оставалось шесть дней. Шесть очень долгих дней.

– В субботу? Отлично! Можно сходить на какой-нибудь фильм, – отреагировала Вера.

Это было бы замечательно. Я думал, что надо почитать что-нибудь вдохновляющее. Мне путешествие представлялось весьма рискованным и опасным мероприятием.

И я посчитал, что лучше всего стоит почитать «Одиссею» Гомера. Ха-ха, дурак.

Да это вообще один из первых образцов литературы, этот тягомотный гекзаметр. Тягомотный, но все равно очаровательный.

Я читал. Одиссей на каждом шагу мог встретить смерть, но всегда выбирался. А как ловко он обманул Циклопа! Он сказал, что он никто. Я тоже никто – и, может, циклоп не пожрет меня. И я доберусь до своей Итаки, ничего не случится со мной.

Наверное, многие уже поняли: я очень боюсь смерти. Нет ничего после нее, нет ничего. И это непередаваемо ужасно. Я танатофоб. Это тоже одна из причин моего заточения.

Я симпатизирую трансгуманистам и имморталистам. Я надеюсь, что человечество в скором времени совершит прорыв в этом направлении науки и медицины, и мы станем жить гораздо дольше.

И, надеюсь, гораздо счастливее.

Я еще много раз спрашивал себя:

– А может, не ехать?

Но то, что Вера так и останется картинкой в мониторе, тоже казалось невыносимым. В итоге я решился.

Собираюсь. На улице – ранняя весна, конец марта. Все повсюду тает.

Я надеваю свою демисезонную куртку. Ботинки, от которых уже отвык, джинсы. Мама дает мне денег. Две тысячи рублей. И на дорогу на маршрутку до автовокзала 14 рублей. Две тысячи рублей я кладу в карман джинсов, 14 рублей – в карман куртки.

Говорю маме:

– Пока.

Отцу пофиг все мои потуги.

Мать отвечает:

– Удачи.

И я иду. Спускаюсь по лестнице подъезда. Грязного, пропитанного мочой подъезда. Выхожу на свежий воздух. Все тает, повсюду растворено обаяние ранней весны.

Здесь хорошо. Если бы только не другие люди. Да, правильно сказал Сартр, ад – это другие.

Я иду по проспекту, за спиной у меня рюкзак, мне встречаются девочки, мальчики, мужчины, женщины, бабушки, дедушки. Так забавно смотреть на всех этих людей, они все такие разные. У каждого из них в голове своя вселенная. И конкретно в нашем городке сосредоточено 300 тысяч таких вселенных. Представляете? Поразительно, если вдуматься.

И вот я иду. Дохожу до остановки. Сажусь в маршрутку – оранжевую, грустную (мне она кажется грустной, такое у нее выражение фар, да и бока у нее грязные). На самое дальнее сиденье. В уголок. Глазами сталкиваюсь с другими. И отвожу взгляд.

«Не сверлите меня».

Я доезжаю до остановки «Площадь Ильича». Именно там у нас автовокзал. Оплачиваю свой проезд. Вылезаю. Пересекаю дорогу. Добредаю до здания вокзала. Становлюсь в очередь к кассе. Залезаю в карман и понимаю, что двух тысяч там нет. И скоро доходит, почему. Карман дырявый. Это какой-то дурной сон. Проверяю еще раз. Там только огромная дыра, во весь карман, а денег нет. Это не воры, это я сам лох. Я так давно не надевал эти джинсы, что забыл об этой дырке.

И две тысячи – тю-тю.

Господи, какой же я недотепа. Я только вышел в мир, а у меня уже кончились деньги. И где-то там ждет Вера. Пока еще ждет Вера.

В этот момент я был близок к помешательству. Ну как так? Ну как же так? Я был настолько возбужден, что если бы кто-нибудь случайно обратился ко мне, я бы толкнул бы его со всей силой. Ударил бы.

Я был возбужден от страха. Ничто так не влияет на человека, как страх.

Я выбежал из автовокзала, я бежал по грязному снегу, по огромным грязным лужам, бежал, бежал, сам не знаю куда. Потом присел на какую-то обшарпанную лавку. Закурил. Сигареты остались, они были в куртке. А вот деньги – увы! Нет денег – нет удовольствий.

Курю. Плачу. Не то чтобы рыдаю. Просто глаза немного слезятся.

Я вспомнил, что когда-то давно, возможно в другой жизни, я был смелым, безбашенным парнем. Я катался автостопом. Я помню, как добраться до Алпатьевска. Надо выйти на трассу, она тут недалеко. Выставить большой палец вверх. И вперед, вперед…

Погодка ухудшилась – пошел дождь со снегом. Я чувствовал осадки пальцами, я чувствовал таяние своими промокшими ботинками.

Через час я стоял на обочине большой дороги. У столба с надписью: «АЛПАТЬЕВСК 298».

Шумно, со свистом мимо этого столба и меня проносились машины. Наверное, те, кто были внутри, думали: «Что этот хлыст здесь делает?» И двигались дальше.

«Я как престарелый Колфилд, – проскользнула мысль. – Старый, замученный Колфилд, Колфилд-переросток».

А спустя пару минут на меня обрушилось понимание, что я проиграл. Окончательно и бесповоротно.

Я отвык от этой реальности, я не мог пересилить себя. Я теперь, в таком состоянии, после долгого затворничества, не мог проехать эти триста километров. Да и что я скажу ей? У меня нет ни рубля. А новую сумму мне мама не даст, я и так иждивенец. Я не имею права на новую сумму. Да и на жизнь, наверное, тоже. Так казалось мне в тот момент. Такие поступки надо было делать в четырнадцать. А сейчас это все безнадежно глупо.

«Прости, Вера, я не верю. Я не верю в себя».

Я стоял на этой трассе и ощущал, как ветер усиливался. Я замерз и спрятал руки в карманы.

Путь обратно к дому был внешне спокойным. А внутри меня, конечно, продолжало гореть отчаяние. Гореть, но уже не так ярко, как некоторое время назад.

Другие смотрят на меня, и что они видят? Идет ссутулившийся пацан, грустный, видать, что-то случилось.

Точнее, не случилось.

Я пришел в квартиру, где пробыл большую часть своей жизни. В эти чертовы тридцать три квадратных метра. Маленькая бетонная клетка на шестом этаже.

– Почему вернулся? – спросила мама.

– Дырявый карман. Я потерял деньги и никуда не поеду. Оставьте меня.

Я моментально разделся и прошел в свою комнату. Громко хлопнул дверью. Они не войдут, они знают, что сейчас меня лучше не трогать. Прямо в одежде лег на кровать. И пролежал, уткнувшись лицом в подушку, несколько часов.

Но я не умер и не сошел с ума. Мой мозг продолжал функционировать. Провинциальный городок за окном тоже продолжал функционировать. Я продолжал видеть абстрактные фигуры на обоях. Ноутбук, колонки, книжную полку. Весь остальной скромный антураж.

Я поднялся и сел на свой привычный стул. Открыл аккаунт в соцсети и написал:

– Извини, Вера, я не смог приехать. Нам не стоит больше общаться.

И все. Удалил ее из друзей. Занес в черный список. Мне было бы больно видеть ее даже в мониторе. Видеть любое напоминание о ней, все, что связано с ней. Я разорвал с ней отношения, потому что у меня оказалась кишка тонка. Тонкая кишка – причина всех моих неудач, ха-ха-ха. Кишка, почему ты не могла оказаться потолще?