Анна Данилова - Ужин втроем. Мы так с тобой похожи…

– И что было потом?

– Потом они все сели на ковер вокруг расстеленного на нем матраца и смотрели, как я была сначала с Зохиным… ты не представляешь себе, С., как все это меня возбуждало… Я хотела, чтобы это продолжалось еще и еще… Мне казалось, что после каждого мужчины, который все это делал со мной, я становлюсь ближе к тем ощущениям, которые были у меня всего один лишь раз… первый раз, когда Зохин взял меня силой… Наверно, я ненормальная, раз меня не удовлетворяет один мужчина… Или мне нужно это делать в необычных местах… Зохин говорит, что это нормально.

– Но зачем ты все это делаешь? Тебе нравится это?

– А ты попробуй, тогда и узнаешь…

И тогда я поняла, что подсознательно всегда ждала этого приглашения. Я была счастлива, когда Л. предложила мне составить ей компанию.

– Но ты не дорассказала, чем у вас все закончилось? Я же вижу, что тебе сейчас плохо…

– Мне стало плохо уже поздно вечером, когда из меня стало выходить вино… Но и это, конечно, не самое главное. Понимаешь… – она склонила голову набок и вдруг замолчала, хитро сощурив теперь уже ставшие усталыми, глаза. – Тебе еще рано об этом знать, я тебе лучше потом расскажу, что они со мной делали потом, хорошо?

У меня от этих разговоров закружилась голова и мне захотелось оказаться на матраце вместо Л.

А потом в ее жизни появился этот человек, Дмитрий. Он был старше нее на две жизни. И познакомился он с ней на улице. Она шла, а он ехал на своей машине. Все произошло как в кино. Он предложил подвезти ее, и она спокойно села к нему в машину.»

Из дневника Норы И.

«И тогда я снова не выдержала и спросила: неужели во всем интернате на нашлось ни одного взрослого человека, который бы положил конец этому разврату? На что Соня ответила мне (причем, так, словно речь шла не о романе, а о действительных, реальных событиях):

– Видишь ли, воспитательница, которая были приставлена к нашему классу, находилась в зависимости от Зохина, как и все остальные… Дело в том, что он принимал на работу людей, оказавшихся на грани нищеты, отчаявшихся, согласных на любую работу, лишь бы регулярно платили деньги. Кроме того, он разработал систему пайков. Зохин – это вообще голова. Он знал, как потрафить своим подчиненным и придумал выдавать им в конце каждой рабочей недели пайки с крупами, маслом и мясом. Он специально заключил договора с каким-то фермерским хозяйством и на льготных условиях имел от него дешевое мясо и масло…

– Но что за льготные условия? С какой стати фермеру отдавать свою продукцию по дешевке?

– Да потому что у этого фермера в интернате содержались трое его детей, на полном, так сказать, пансионе, хотя юридически прав на это не имели… Зохин знал, с кого что взять и как это правильно оформить. Поэтому-то у него все по струночке и ходили…

Соня забылась. Она, сказав «к НАШЕМУ классу», тем самым полностью расписалась в автобиографичности своего романа. Больше того, рассказывая с жаром о своем директоре (а я теперь уже нисколько не сомневалась, что она росла именно в интернате или детском доме, а не в нормальной семье), она выдавала такую информацию, которую и придумать-то было сложно.

Меня мучал вопрос: зачем ей это нужно? Зачем? Но ответа не находила.»

***

В тот день они проработали что-то около четырех часов. Соня диктовала, а вернее, увлеченно рассказывала Норе, которая пару раз сменила кассету в диктофоне, о своей подруге Л., которая завела себе богатого и ОЧЕНЬ старого любовника по имени Дмитрий. У Норы краснели уши от интимных подробностей, которые описывала Соня в связи с любовными похождениями Л. Но самое шокирующее и – она вынуждена была признаться себе

в этом – интересное началось тогда, когда главная героиня (С.) впервые встретилась с Дмитрием. Л. привела ее к нему на квартиру с определенной целью – продать свою подружку, а точнее, ее девственность. Но Дмитрий – высокий сутуловатый старик с прекрасными зубами и коротко подстриженными седыми волосами, одетый с иголочки, объяснил девочкам, что его интересует только Л. И подарив С. на память серебряный миниатюрный браслет, дал понять, что они больше никогда не увидятся. – Ты в ужасе от того, что я тебе надиктовала? – спросила Соня, вставая с кресла и потягиваясь, разминая затекшие мышцы. – Но ты не можешь не согласиться, что это интересно.

Понимаешь, ОНИ, эти девочки развивались, они познавали мир, мужчин, самое себя…

– Но ты пишешь о Л. с подтекстом. Мне кажется, что ты хочешь подвести к ее ВЗРОСЛОЙ жизни, я угадала?

– Конечно, а чего ради я бы стала вообще о ней писать…

– Но это твоя жизнь… И теперь, когда ты привезла меня сюда, в Лондон, ты не посмеешь прогнать меня лишь потому, что я разгадала это… Нора и сама не знала, зачем она это сказала. «Неужели слова Нэша придали мне сил?»

– Мне трудно объяснить тебе все это… Я сама никогда не жила в интернате, я тебе уже об этом говорила, – сказала она раздраженно и, снова потянувшись, хрустнула пальцами высоко поднятых рук, – но иногда мне кажется, что я действительно жила там, потому что я общалась с девчонками и разговаривала сними… Господи, я же тебе уже все объяснила… И вообще, Нора, прекращай свои расспросы, надоело, честное слово… Я тебя приняла на работу, чтобы ты занималась литературной работой. И нечего лезть мне в душу, ей Богу… – и она вышла из кабинета, резко хлопнув дверью.

***

Дороти вошла в кабинет и, увидев сидящую в раздумьи Нору, словно обрадовалась и, прикрыв за собой дверь, уселась в кресло напротив, как раз туда, где только сидела Соня и сказала (она говорила, естественно, на английском, и хотя Нора прекрасно ее понимала, ей почему-то показалось, что она смотрит английский фильм, настолько колоритно и ярко выглядела эта простая и милая женщина):

– Сэр Джеймс ушел, и все забыли про ужин… Я подогревала два раза, ждала, что он вернется, но его до сих пор нет… А вы все пишете? – она покраснела, поняв, что сказала лишнее.

– Это не мое дело, но я приготовила свинину и пирог, а вы стали работать…

– Дороти, если хотите, я поговорю с Соней и попрошу ее отпустить вас домой. Думаю, что вы уже давно должны быть дома…

Но не успела она договорить, как в кабинет, распахнув дверь, вошла Соня. Лицо ее было красным от злости.

– Вот черт, уже столько времени прошло, а его все нет… Спроси у нее, – Соня не говорила по-английски и общалась с Дороти с помощью Норы или Нэша, – она не знает, куда он убежал и где вообще он может быть в такое время… Уже темно, на улице дождь, а он вышел без зонта… ничего не понимаю. Хо тя бы позвонил…

Нора перевела Дороти вопрос, но могла бы этого и не делать – Дороти, конечно же, ничего не знала. Она сказала, что ее хозяин всегда в это время дома, что он не ходит по гостям, разве что в клуб, но это бывает по пятницам, а сегодня четверг.