Игорь Сотников - Причины и следствия моего Я

– Кто он? – Алекс определенно удивлён этим заявлением Касторыча.

– Ну он, – выдавливает из себя Касторыч, который явно что-то темнит.

– Не понял, – Алекс, прохрипев и сжав шею Касторыча, вынуждает этим своим давлением быть с ним откровенным.

– Тот, чьё имя мы не упоминаем в слух, – ответ Касторыча показался Алексу очень сказочно знакомым, что неожиданно для самого Алекса, вызвало в нём какую-то радостную усмешку, после чего он вдруг интуитивно, не то что осознав, а каким-то образом увидев образность ближайшего пятиминутного будущего, свернув с этого целеустремленного хода дискуссии, ввёл в неё предусмотренный его провидением свой вопрос:

– Слышишь, Касторыч, сука, я уже пять лет как здесь на тебя батрачу.

Алекс, зная ответ, уже не столь внимательно ждал ответа, ведя свой разговор к своему логическому концу, или, вернее, началу, а со всем своим домысливаемым вниманием, всё так же взирал вслед, что-то слишком долго поворачивающей за угол Алисы.

Впрочем, если сопоставить скорость всякой мысли с ходом движения любого, даже очень быстро ходящего человека, и спроецировать всё это на отражающую умозрительную поверхность, то можно ответственно заявить, что за это проходящее время, соответствующее вашему даже спринтерскому ходу по какому-нибудь коридору жизни можно ещё не то надумать. Поэтому не стоит делать такие далеко идущие выводы о тихоходности перемещения Алисы по коридору, только основываясь на одном, а именно —быстротечности вашей мысли, умеющей столько всего нафантазировать.

– Нет уж, им так легко не отделаться от меня, – Алекс, переведя свой взгляд на висящее зеркало, находящееся у входа сразу же за вешалкой, сделал этот вывод для себя и для всех тех, кого он решил сегодня потревожить. – Они заслужили большего. Моего присутственного соучастия в их жизни, – Алекс, глядя в зеркало и определенно замечая и видя в нём кого-то того, о ком он вёл речь, всем своим грозным и нахмуренным видом предупреждающе нёс угрозу им.

Я вам ещё покажу, – Алекс, неопределенно высказавшись на счёт перспектив того, чего он там такого покажет, приступил к первому своему показательному шагу, расстегиванию пуговицы на рубашке, находящейся в двух пальцах выше от его ремня на брюках, строго напротив его пупа, для которого, в общем-то, и были проделаны все эти его манипуляции.

И когда Он снял третью печать, я слышал третье животное, говорящее: иди и смотри. Я взглянул, и вот конь вороной и на нем всадник, имеющий меру в руке своей.

– Что ж, дуплетом посмотрим в ваши глаза, – усмехнувшись и подмигнув своей второй, а возможно даже своей первой умозрительности, считающей себя первоначалом этой жизненной ипостаси, понимания мира, пупу, Алекс таким словесным образом завершил свои приготовления к выходу из кабинета. После чего, медленным шагом направился в сторону кабинета Касторыча, для того, чтобы показав себя таким приоткрытым и взирающим на окружающих образом, заметить в смотрящих на него глазах то, что невозможно скрыть под их лицемерной улыбкой.

– И наконец-то, незаконченный, так с трудом нам дающийся роман о неоконах – Определенное смысловой тематикой высказывания замечание Валериана, как, казалось бы, не имеющее в себе ничего такого уж смешного, тем не менее, вызвало смешки у собравшихся у него на летучке не слишком дисциплинированных работников редакции, которым, как оказывается, палец покажи, они ржать начнут. Что, конечно же, для всякого строгого, неуверенного в себе и с отсутствием чувства юмора начальника немыслимо слышать, но всё-таки когда на его месте находится иная властность, умеющая направить в нужное русло хаосность мысли подчиненных, которым только такая образность мышления позволяет создавать приемлемый контент, такое весёлое положение вещей не представляет опасности. И Валериан, не испытывая нетерпения, присоединился к смешкам, а уж затем, остановившись около Алекса, уже испытывая свое терпение, воззривши на него, попытался одной своей начальствующей видимостью достучаться до того.

– Я смотрю, что у Алекса свой, как всегда особенный, сфокусированный взгляд на жизнь и в частности, на рассматриваемую нами тему! – Касторыч не дождавшись от Алекса требуемой реакции всполошенности, решил чудодейственным словесным способом напомнить тому, как о его присутствии здесь, а не там, в его сомнительном (любая фантазийность, не имеющая реальности воплощений, уже своим фактом неосуществления в данный промежуток времени есть вещь сомнительная) мире воображения, так и о своём начальствующем положении, требующем от своих подчиненных внимательности и рефлекторной ответности.

Ну, а так как Касторыч слыл за либерала, то он, конечно же, позволял своим подчиненным иметь свою отдельную, правда, не выходящую за пределы основного направления редакторской политики, точку зрения. Правда, при случае, да и за просто так Касторыч, как особа облаченная властными полномочиями, дабы они не заржавели, был не прочь их использовать на свою полную диктаторскую катушку. И ухватив, к примеру, того же Алекса за его волосы, с удовлетворением добиться от него согласного кивания головой, которая в своей кивающей реакции, согласованной с направлением его ручных действий, постарается себя превозмочь и каждый раз с восторженными звуками, соприкасаясь с поверхностью прилегающего к ней стола, глубоким звуком будет отдавать своё почтение ему.

Но Касторыч всё же не зря поставлен на такой высокий пост, и он умеет унять в себе все эти не позволительные для открытого выражения своей сущности желания. А так, при случае прихватив бутылку коньяка и пару находящихся в неслужебном к нему подчинении (а находящихся в подчинении у своих страстей) работниц, трудящихся на другой ниве культуры, после рабочей смены, расположившись у себя в кабинете, Касторыч уже сможет, заглушив коньяком свои принципы, в забытьи своих начал, к которым относятся его носки и брюки, дать волю своим, так и рвущимся к деятельности деспотичным мыслям, которые, действуя через его загребущие руки, дают им полную свободу куда как нелиберальных действий.

– Ну что, Алекс, скажешь? – Усмехнулся Касторыч, глядя на Алекса, который, вернувшись из очередной задумчивости, которая не способствует вниманию и запоминанию того, о чем идет речь, и поэтому требует от застанного врасплох, своих, развернутых оправданий.

– Да ничего нового. Я не хочу выделяться, – ответил Алекс.

– Это, конечно, дерзко с твоей стороны – вот так прямо накладывать тень на свой коллектив, да и меня подобным хитроумным способом обвинять в экстрасенсорном умении вводить подчиненных в транс, – усмехнулся в ответ Касторыч, который своим ответом вызвал шумную смешливость коллектива редакции.