Игорь Сотников - Причины и следствия моего Я

Ну так вот, этот с горбинкой нос, слишком чувствительно относящийся к перипетиям развития сюжетной линии и считающий себя за умеющего держаться по ветру, в результате всего этого поветрия, чувствуя к себе нескончаемый зуд, требовал от Алекса дополнительных физических трат на это свое чесание.

Алекс же, почесав свой нос, на который был потрачен целый аннотационный абзац, не поворачивая своей головы, спросил того, кто, по его мнению, находился сзади него, возлежа на диване. А ведь там никого не было кроме пушистого кота Мурзика, который не то чтобы благоговейно лежал и слушал своего хозяина, от которого, надо заметить, зависит налитость его миски молока, а он, судя по его холёной морде, совершенно зажрался. И, скорее всего, живя одним днем (правда, если забежать слегка вперед, то можно с полным правом сказать, что этот Мурзик был не столь безрассуден, но об этом будет рассказано в своё время), совершенно игнорировал своего хозяина, чей возглас вероятнее всего и относился к этому домашнему беспристрастному слушателю, который, воспользовавшись невнимательностью своего хозяина, прикрыл свои глаза и посапывал в трубочку.

Но, видимо, Алекс был так увлечен всем тем действием, которое с помощью его памятливой фантазии развернулось на страницах электронной бумаги, что он не особенно ждал каких-нибудь критических замечаний со стороны своего, надо заметить, очень критически настроенного ко всему окружающему, полосатого как тигр друга. И продолжая частично находиться внутри описываемых событий, всё продолжал фрагментарно выражать вслух свою мысль.

– Ну и что ты про всё это думаешь? – Спустя мгновение, со стороны Алекса в сторону Мурзика прозвучал странный для среднестатистического кота, но вполне обычный для любого творческого человека и его выступающего в качестве творческого элемента домашнего питомца вопрос, с которым он, между прочим, мог бы обратиться к кому бы то ни было, и когда ему пожелалось и вздумалось бы. Ведь автор, находясь в воображаемом мире в роли творца, просто не мог, время от времени забывшись, не отвлечься от реалий окружающего мира и, наделив душой эти окружающие его бездуховные объекты материального мира, не обратиться к ним за своей вопросительной поддержкой.

И наверное Алекс, зная неспешную натуру своего кота Мурзика-Мурлыки, а вернее засони, уже привычно ожидал услышать в ответ красноречивую и саму за себя говорящую тишину. Ну, во-первых, кот мог диванно-глубокомысленно размышлять над ходом развития его истории и поэтому не спешил делать необдуманные выводы, или, во-вторых, Мурзик уже всё обдумал, и пока подбирал нужные слова, которые были бы одновременно не слишком обидно-критичны для него и в тоже время несли в себе конструктивность понимания автором своих ошибок, которые так или иначе всегда встречаются у любого автора.

Но вдруг на этот его эмоционально-вопросительный раз, до Алекса донёсся лексически-звучный ответ. И ведь на этот раз ответом Алексу была не та тихая с посапыванием Мурзика тишина, которая сама по себе умиротворяюще ответно действовала на Алекса. На этот раз ответом ему был тихий, пробирающий до самой глубины его души, непонятно чей, но в тоже время очень знакомый голос.

– Скажу тебе так. Слишком уж ты пристрастен, и все твои герои несут в себе отражение твоей внутренней неудовлетворенности жизнью. Но и это еще не всё. И как мне кажется, ты слишком безостановочно последователен в своем авторском изложении, что грозит увести тебя в дебри засюжетности. Ну и плюс ко всему этому, мне кажется, что ты несколько автобиографичен. – Несмотря на всю свою тихую составляющую прозвучавшего голоса, вся эта дерзость сказанного в этих стенах жилища, моя крепость Алекса, была лишь только сравнима с борзотой поведения Мурзика, и наверное поэтому, Алекс сразу же заподозрил того, а не какое-нибудь привидение, в этом высказанном в его адрес критическом замечании (обоснование этому предположению смотри выше). Но, несмотря на все это, Алекса всё-таки взволновала существенность заявленного, и он не собирался это вот так просто мимо ушей пропускать, поэтому, основываясь на своем видении изложенного, заявил в ответ:

– «Он и Она» – баллада моя.

Не страшно нов я.

Страшно то,

Что «Он» – это я,

И то, что «Она» – не моя.

Видимо, глубины души Алекса имеют свои сверх глубоководности, раз тембр высказанного его ответного слова отдавал такой истерзанностью, которой подверглись выходящие из этих своих глубин и проходящие через фибры его души слова.

– Ну, раз ты для выражения своих мыслей обратился к классикам, то, пожалуй, твои дела обстоят совсем уж плохо. – Обладатель голоса, по всей видимости, был не чужд проницательности, раз заметил это подвешенное состояние души Алекса. Что, надо сказать, благотворно подействовало на Алекса, для которого, как и для любого другого, дружеское участие никогда не будет лишним. Что, видимо, опять же не прошло мимо этого участливого незнакомца, который, судя по его дальнейшим действиям, предпочитал не откладывать в долгий ящик недосказанное, и решил прямо заявлять то, о чем он думал и хотел сказать.

– Конечно, у каждого за спиной всегда стоит свой автор, на которого он может в трудную минуту опереться и спросить совета. – Алекс, несмотря на свой авто-поэтический ответ, ещё толком не успел сообразить, как реагировать на этот первый блок высказываний этого незнакомца, как вслед за первой партией высказанности, последовала следующая. На это Алекс, который. так и не успев испугаться такому происшествию, опять ничего не ответил, а всё продолжал задумчиво смотреть на экран монитора ноутбука. И хотя на мгновение в голове Алекса промелькнула одна кощунственная для его творческого таланта мысль, что, возможно, автором этого крититизма на его счёт, был какой-то засланный к нему в мозг лигой критиков (о ней – в своё время), тайный критик-так-три-звезды. И в персональную задачу этого критика входит сбить с толку всякого новичка, решившего подвязаться на ниве писательского творчества и, лишив его уверенности в своих силах, заставить этого нового автора забросить подальше все свои мыслимые и немыслимые попытки написать книгу.

Впрочем, зная эту категорию своеобразно мыслящих людей, по большей части мизантропов, скорее нужно было удивляться тому, что они промолчали и не сказали своего веского слова, нежели позволили собственноручно поучаствовать в написании книги даже самому захудалому автору. Для чего собственно ими и была разработана целая система, служащая для того чтобы отбить у вас любое желание, как и приводилось выше, написать хоть что-нибудь.

Так, на самых первых ваших творческих порах, когда засевшая в вас мысль, ища выхода, приводит вас в зависимость от вашей расположенности к письму или печатанию, ну а также, в зависимости от ваших возможностей оснастить свой процесс творчества, – за письменный или компьютерный стол, где вы уже готовы вынести, пока что только на свой субъективный и далекий от массового потребителя читательский суд, новое слово, как уже этот тайный покупатель-критик тут как тут. И не успели вы еще включить ноутбук или достать бумагу, как он уже орет вам прямо в самый мозг: