Иван Алексеев - Херувим четырёхликий. Классика самиздата

– Заходил в университет, увидел там твои семинары-презентации по вычислительной математике. Мне понравилось, – негромко говорил Стецкий. – А потом узнал чудную новость. Обладатель самого высокого индекса цитирования среди преподавателей факультета – доцент Рылов!

– Да ерунда всё, – смутился польщённый Рылов. – И доцент я уже бывший.

– Почему ерунда? Опять все врут, как ты всегда говоришь? Или считать не умеют?

– Как сказать? Главная причина – желание декана отличиться. Издать много новых учебных материалов. Они что придумали? Распечатали эти слайды, которые ты видел. Причём не по предметам даже, а по семестрам. Обернули корочками. У меня три предмета было. Два по два семестра, один – три. Вот тебе семь книжек в библиотеку. Да четыре потока студентов. Понятно, что все книжки всегда на руках. Там ведь образы, концентрат информации, самое необходимое, а не скучный текст учебников, в который надо вникать.

– Мысль про слайды мне пришла давно, – решил пооткровенничать Рылов. – Когда я подрабатывал в Гуманитарном университете. Там люди совсем не хотели учиться. Больше половины вообще не ходили на занятия. Зачем? Пусть преподаватели сами выкручиваются. Ну, я и оптимизировал, как мог. Вижу, что всё равно не слушают. Давал простые типовые задачи и основные формулы. Подходят после одного занятия два паренька. Говорят: «Александр Владимирович, вы третий раз одни и те же формулы на доске пишете. Не хотите перевести их на компьютер?» Сделал с их помощью первую презентацию. Наглядно. Хорошо. Не хотите слушать: не выспались, где-то работаете – не слушайте, делайте свои дела. Копируйте слайды и разбирайтесь сами. Что-то не поняли, придите, спросите. Ну и в аудитории стало легко. Готовиться к занятиям не нужно. Включил проектор, высвечивай слайды, читай, что там написано. Если кому-то интересно, можно прокомментировать.

– В каком-то смысле это мой «дата майнинг», – улыбнулся Рылов. – Как ты говорил на лекции, были взяты и представлены в наглядной форме практически полезные знания, которые легко объяснить.

Воодушевившийся Рылов осёкся, прочитав по глазам Стецкого скуку. Фима слушал его вполуха, из вежливости. Думает о чём-то своём. Витает в эмпиреях. А чего Рылов от него хотел? Сам только что думал про тайны и заботы, которые у каждого свои.

– Ты почему из университета ушёл? – спросил Стецкий, поддерживая замершую беседу.

– Хватит. Бесконечные отчёты. Оптимизация. Зарплата сам знаешь, какая. Со студентов за оценки я денег не беру. Когда подрабатывал в двух филиалах, ещё вроде был смысл работать. А когда из филиалов ушёл – нет.

– А почему ушёл? Дети не хотят учиться?

– Всякие есть. Всегда есть те, кто хотят. Их сразу видно. Но вот учить нам их не дают. Совсем стало тоскливо. Даже тройки запретили ставить. Один институт вообще перешёл на дистанционное образование. Практических занятий у ребят нет, а тесты писать приезжают. Понятно, что не напишут. А деньги-то за учёбу они заплатили. И получается, или сам решай задачки за студентов, или отвечай за срыв экзамена. Такая работа не по мне. Пускай другие крутятся, если смогут.

Почему Александр Владимирович решил объясниться перед Стецким? Не потому, чтобы Фима чего-то не знал. Всё он знал. Сам лет двадцать преподавал в том же университете. Сначала здесь стал профессором, потом постепенно перебрался в Москву. И ещё лет десять, пока не получил полную ставку в столичном университете, приезжал сюда на пару дней читать лекции. Дипломников вёл. И это Фима помог Рылову перейти на преподавательскую работу. Можно сказать, был его учителем. Как не объяснить, раз спрашивает?

Но не о том они говорили. Заботы, неизвестные заботы застилали Фимины глаза. Какие? На больного он не похож. А в душу не залезешь. И не надо. Рылов бы, например, не хотел, чтобы из него тянули жилы, расспрашивая о Машке.

Рылов решил попробовать прогнать Фимину грусть. У Стецкого ведь был законный повод похвалиться сыном. А какой еврей не встрепенётся в таком случае? Даже такой русский еврей, как Фима.

Лёнька Стецкий был Машиным ровесником. Один год они даже ходили в детский садик вместе. И была одна объединяющая ребятишек черта – неспособность к математике. То есть хоть кол им на голове чеши – не хотят соображать и всё тут. Или не могут, чего ни Александр Владимирович, ни Ефим Моисеевич понять не могли по определению, говоря высоким математическим слогом. Рылов махнул на дочь в третьем классе, успев проникнуться мыслью, что невозможно больше так кричать и издеваться над бедным ребёнком. Высшее образование для Маши родители выбирали по приёмным экзаменам – подходило то, где не было математики. Хорошо, что успели проскочить до обязательного ЕГЭ.

А Фима тащил сына на тройках до второго курса института. Только тогда отпустил вожжи. Его можно было понять и как еврея, и как профессора – доктору физико-математических наук позор иметь неуча-сына. Александр Владимирович понимал его искренно. Стецкий это чувствовал и принимал доброе слово. Хотя, положа руку на сердце, не всегда Рылов был честен. Глубоко спрятавшаяся в Рылове гордыня могла вдруг проснуться и исподтишка уколоть: «Не было бы у Машки проблем с точными науками, будь она мне родной». И Александр Владимирович лукаво соглашался, не ставя себе в урок Фимин пример.

Так вот, Лёнька, этот еврейский позор на родительские головы, оказался автором сценария и актёром фильма, о котором говорят и который крутят по всей России. Подумать только. Видно, сыграли гены тёзки-деда. Пожалуй, Лёнька уел всех, включая родителей.

Рылов современное кино не любил, но Лёнькино посмотрел. Хороший фильм. Всем Рыловым понравился. Машка скачала его из Интернета и притащила в родительский дом, устроив семейный просмотр и вереща, когда на экране появлялся друг детства. Они все удивлялись, каким черным, заросшим и носатым стал Лёнька. «Коронным, породистым», – хотел сказать Александр Владимирович, но благоразумно промолчал.

Вопрос о сыне и кино был беспроигрышным. Глазки Фимы умаслились и оживились.

– Саша, ты же играл в хоккей! Скажи, как специалист: саму игру, катание на коньках, броски, энергетику борьбы как они сняли? На приемлемом уровне или примитивно?

– Честно говоря, не думал об этом, – пожал плечами Рылов. – Наверное, всегда какие-то ляпы можно найти. Но мой глаз не цеплялся. И потом, я не очень большой специалист. Один раз, правда, играл против мастеров, но об этом лучше не вспоминать.

– Главное, Фима, фильм не пустышка. Герои с харизмой. Показан их конфликт с системой. С обманом борются. За справедливость. Пара тренеров хорошо это обыгрывает. Один, трудяга и прямой малый, – за честный хоккей, второй, приспособленец, – за целесообразный.