Илья Пруслин - Неизданное… Рассказы, повесть

Идут дни, проходят недели… Я как всегда курю на своем балконе… А «Лешка» ужинает, играет во что-то с «Лизонькой», разговаривает с матерью, смотрит телевизор… Живет как-то, вобщем…

И только одно очень больно и страшно видеть каждый раз… Как гаснет свет по вечерам, все ложатся спать, а «Лешка» выходит на кухню в одних трусах… Подходит к темному окну и… заглядывает за занавеску – не спряталась ли там его «Катенька»?…

Когда мы с сестрой были маленькие, мы очень часто оставались дома одни. Родители ходили в театры, кино, в гости… А нам в полное распоряжение для наших игр оставалась большая старая трехкомнатная квартира – со всеми ее закуточками, уголочками, потайными местами, шкафчиками, полочками, тумбочками и прочим и прочим… Вобщем, было, где развернуться для разных игр, пряток, обследования всех этих мест со всяческим их интересным и бесконечным содержимым.

В папиной комнате стоял, кроме всего прочего, еще и СЕКРЕТЕР! Само уже слово наводило на мысль о каких-то секретах, спрятанных в нем, внушало благоговейность тайны, и естественно, притягивало мой детский интерес к секретеру больше всего! Тем паче, что залезать в секретер и брать там что-то – было отдельно и строго-настрого запрещено папой! Ну и конечно же самый строгий запрет нарушался мною в первую же очередь, как только мы оставались дома одни.

Какое же это было удовольствие – потянуть на себя тяжелую деревянную откидывающуюся крышку – и в нос ударял запах тайны!… Сейчас я уже понимаю, что запах этот мешался из мебельного лака, которым был покрыт сам секретер, канцелярских принадлежностей (знаете же как пахнут «простые» карандаши), старых типографских красок и любимого папиного одеколона «В полет». (Он до сих пор, живя уже много лет в Германии, где-то умудряется его доставать!!!)

Чего только интересного не было в папином секретере! Я мог часами перебирать эти вещи, брать их в руки, разглядывать, пробовать их в «деле»… Там был огромный глиняный стакан, наполненный разнообразными карандашами-ручками – от обыкновенных шариковых с колпачком за 35 копеек, до старых-престарых перьевых, с настоящими «плакатными» перьями, измазанными засохшей черной тушью. Здесь же стояли и сами пузырьки с черной тушью и синей штемпельной краской, которая очень необычно пахла и сразу же при открывании обязательно и безнадежно пачкала руки. Тут же лежали и маленькие штампики, для которых эта самая краска и предназначалась… Как любил я, уже все-равно испачканным пальцем намазать этот штампик и поставить на чистой бумаге тысячу раз один и тот же нечеткий отпечаток – «Член Союза Журналистов» или «Член Профкома Литераторов» или еще что-то в этом же роде, с указанием Имени Отчества, а главное Фамилии (точно такой же, как у меня!) и домашнего адреса…

Перепробовав в сотый раз все штампики и печати, я переходил к разным интересным коробочкам… Большинство из них содержало подарочные наборы – шариковая ручка и механический цанговый карандаш. Это уже были совсем другие, «дорогие» ручки, и беря их и пробуя «в письме» все на той же проштампованной бумажке, сразу ощущалась разница со школьными принадлежностями и возникало огромное желание – поскорее вырасти и стать настоящим писателем, а не мазюкать каждый день в «Прописях» черти чем… Цанговые карандаши же, входившие непременно в набор, все как один отличались одной и той же подлой особенностью… Как только ты нажимал на тугую черную кнопку в основании его, грифель тут же выскакивал на пол и рассыпался на кучу маленьких кусочков, которые приходилось потом ползать и собирать, и запихивать по частям обратно, чтобы папа ни в коем случае не догадался, что я «трогал его вещи»!…

На полочке сверху лежали старые фотографии каких-то незнакомых мне дальних родственников и папиных школьных и институтских товарищей. Их я просматривал невнимательно и вскользь, потому что прямо под ними находилась потрясающая вещь —игральные карты! Я доставал из потертой картонной коробочки пухлую колоду, тасовал и перекладывал карты туда-сюда, распушал их веером в руках и обязательно вспоминал море! Ведь именно там, в Ялте, куда мы ездили каждое лето, на пляже папа с мамой и их друзья и играли в эти самые карты на жестких занозных лежаках, прижимая колоду тяжелым галечным камешком – от теплого морского ветерка… Вот и сейчас казалось, что из картонной коробочки до сих пор пахнет морским соленым воздухом, я пробовал лизнуть ее и с сожалением понимал, что все это мне только кажется…

А еще, в глубине секретера стоял серый, тоже по-особенному пахнувший, большой жесткий футляр… Я знал что это такое!… Это была папина пишущая машинка «Эрика», вещь, которую он ценил, по-моему, больше всего на свете!… (В качестве лирического отступления – если конечно в таком лирическом повествовании могут быть еще и лирические отступления – расскажу, каких усилий мне стоило уже во взрослом, сознательном возрасте отучить папу от пишущей машинки и доказать, насколько полезнее и удобнее ему в работе будет компьютер! Еще в 98-м году, перед самым отъездом в Германию, он таскал меня за тридевять земель в какую-то контору покупать новейшую электронную пишущую машинку, которая ЗАПОМИНАЛА ЦЕЛУЮ СТРОЧКУ! за бешеные деньги, на которые можно было по тем временам взять вполне приличный «первый пень» с принтером. И только оказавшись вдали от всех нас и узнав, что по обычной неэлектронной почте письма идут очень долго и крайне нерегулярно, он согласился купить себе чудо техники – компьютер, из-за которого теперь, по-моему, практически не вылезает…)))

Так вот – пишущую машинку «Эрика» из футляра я никогда не доставал. По нескольким причинам. Во-первых, она была очень тяжелая и у меня просто-напросто не хватало сил ее вытащить. Во-вторых, я очень боялся сломать папину машинку, потому что он не раз с серьезным видом сажал меня на колени, когда я подходил к нему во время работы, и объяснял, что лишившись этой машинки, наша семья лишится «куска хлеба»! А хлеб я очень любил (и до сих пор ем с хлебом даже макароны), и лишиться этого самого мягкого и свежего куска, который мама намазывала маслом за ужином, мне очень не хотелось.

Зато я с удовольствием и без зазрения совести разматывал по всей квартире лежавшие здесь же запасные бобины с лентой для этой машинки, перемазывая в ней все ковры, полы и мебель! Наигравшись таким образом, я аккуратно (как мне казалось) сматывал черные катушечки обратно и запихивал в свои коробочки.

И принимался за следующую – не менее интересную, но и не менее пачкучую вещь – пачки с «копиркой». Какая же это была интересная штука! Шуршащие листочки, покрытые краской с одной стороны, можно было использовать для игры в «шпионов»! Берешь два листа обычной бумаги, между ними кладешь копирку, потом берешь на кухне вилку и острым зубчиком «пишешь» на первом листе любые невидимые каракули! Потом поднимаешь первый лист вместе с копиркой – и вот вам ЧУДО – все что ты только что «невидимо» писал, можно четко рассмотреть на нижнем листе и полюбоваться своими художествами уже воочию! А еще – на самОй новенькой копирке оставались явно видимые негативные белые полосы того же самого рисунка! Очень красиво! Но и предательно! Потому что копирка, убранная в пачку обратно после всех экспериментов, когда-то же доставалась оттуда папой для работы…. И все тексты «шпионской» переписки читались им с очень большим, мягко говоря, неодобрением! Но в тот момент, когда пишешь вилкой по чистому листу, разве думаешь о каких-то последствиях?…