Елена Костадинова - Опасная привычка заглядывать в окна

Возле обгорелого комочка уже бегали хлопотливые муравьи, но на него еще не взбирались, горячо. Это был целый пир для муравьев, гора мяса, которая нежданно-негаданно свалилась на них, придавив пару дюжин, но дав обильную пищу остальным.

«Спрошу у коммунаров», – подумал я и пошел по тропинке. Мне хотелось просто гулять по лесу – роскошь редчайшая в моей городской жизни, и не задумываться ни о чем. Ну что за чушь! Что еще за фениксы, которые не восстают из пепла, как им положено?

Я с раздражением вглядывался в кроны над головой – одной такой птички-мученицы мне было достаточно. И вообще, чем дальше я шел, тем меньше мне хотелось гулять.

У коммунаров я не спросил. Не то, чтобы забыл, а как-то не решился. Чисто интуитивно.

Русобородый председатель повел меня обедать в дом, в котором я угадал столовую. Ел я овсяную кашу, присыпанную зеленью и чесноком. Потом мы осматривали длинные сараи, где в тени на сквозняке сушились травы, развешанные пучками под потолком. Мне показали, где эти травы фасуют. Все было дельно, чисто, травяной дух бодрил. Лишь иногда всплывала в памяти пылающая птица.

К вечеру начали собираться коммунары: бородатые мужики, поджарые и моложавые, и их боевые подруги. Я немного пообщался с ними за ужином. Народ был приветливый, но, чувствовалось, уставший.

В десять в коммуне был отбой. «Режим», – сказал председатель, и мы с ним, почаевничав с несколькими видами меда (от темно-коричневого до совсем прозрачного как клей), разошлись.

Я отправился в отведенную мне комнату в просторном доме председателя через коридор, направо. Подушка и тюфяк пахли свежим сеном. Травяное облако окутало меня, мысли лениво потекли… Материал в голове написался сам собой, он получался в солнечно-медовых тонах. Если бы не горящая птица…

Я слишком много выпил чаю с медом перед сном, поэтому проснулся часа в три ночи. В окно заглядывала ущербная луна. Я вышел в коридор и замер – в комнате, где спал председатель, горел свет, слышались голоса. Вот тебе и режим!

Я решил глянуть, нет ли там женщин, и могу ли я выйти в трусах. Да и как на меня отреагирует собака-зверь, мне тоже было интересно. Но разговор в комнате председателя был так необычен, что я резко затормозил у двери, сквозь которую ко мне пробивался свет, и прислушался.

– Сколько можно повторять, – слышался раздраженный неузнаваемый голос председателя, – все должно быть чисто, а если умрут все, кто в этот день были в театре или в церкви, это же наведет на какие-то выводы, начнется расследование. По одному безопаснее. Город большой. Странные смерти, но кто на кого обращает внимание в нынешней неразберихе… Так, с этим все. К пятнадцатому сентября мы должны набрать тысячу. Новые цифры какие?

Один за другим послышались голоса.

– У меня девяносто шесть.

– Сто одиннадцать.

– Пятнадцать. – Послышался неодобрительный гул.

Голос, назвавший последнюю цифру, начал оправдываться, – У меня же окраина, ночью ходят редко, боятся. Самый бандитский район. И много черных попадается.

– Естественно! Кому же, как не черным заглядывать ночью в окна. – Послышались тихие смешки.

Я услышал еще несколько цифр, и председательский голос подбил сумму, – Значит четыреста двадцать девять, и больше месяца впереди. Нужно сделать еще несколько точек, иначе не справимся. Еще человек шесть наймем.

Послышались шаги, скрипнула дверца шкафа, и я рискнул глянуть в замочную скважину.

За столом сидели коммунары, человек десять, сдвинув головы к свету настольной лампы. Лица освещались снизу и поэтому казались зловещими. Никто не курил, но спиртным пахло, хотя бутылок на столе не было. Председатель поворачивался, вытаскивал из шкафа и ставил на стол небольшие черные ящички, размером с утюг.

– Упакуем отдельно и завтра отправим.

– Может и этого? – Один из коммунаров – седой, с очень синими глазами (я обратил на него внимание еще днем) кивнул в сторону моей комнаты. Я отпрянул от двери с глухо забившимся сердцем, и, уходя на цыпочках по коридору, услышал резкий голос председателя.

– Чушь! Ты в своем уме? Я и так еле успел предупредить, когда он в лес поперся. Но, судя по всему, он ничего не видел, иначе – спросил бы… Даже не думай, он должен спокойно отсюда уехать и написать о нас сладкую сказку…

* * *

Я закончил рассказ и выжидательно посмотрел на Валерку. Мы уговорили и борщ, и

яичницу, и хлеба в хлебнице не оставалось.

– Слушай, может это и ерунда, – сказал Валерка, – но меня развезло позавчера после того, как я в то окно заглянул, с лампой. И потом все хуже и хуже становилось. Я думал, утром пройдет. Ни фига! Так что я последние часы как-то и не помню…

– Еще бы тебе помнить. – вспомнил я восковое Валеркино лицо. – Ты лучше расскажи, что ты там, в комнате с лампой видел.

– Женщина с вязанием перед телевизором… – медленно начал Валерка и замолчал.

– Ну, подробно перечисли, что там было, – подбодрил его я

– Ну, ты от меня много хочешь, мы ж по пять литров вылакали… Ну, женщина, немолодая. Телевизор… Вязала она так, – Валерка повертел пальцами, – не смотрела на вязание, а в телевизор.

– И тебя не заметила?

– Да кто его знает. Вообще, эта лампа зеленая как-то нелепо там стояла. Зачем – непонятно. Женщина сидела под торшером, на свету. Зачем лампа на подоконнике?

– Больше ничего не помнишь?

– Ну, картинка на стене, коврик на полу, на столе какие-то тряпки. Приставка на телевизоре какая-то интересная, я таких не видел, черная, с ручкой…

– На утюг похоже, – вскинулся я

– Ну, да, похоже. Там еще красный глазок загорелся, пока я стоял. Горел зеленый, а потом красный, – Валерка поморщился, – И как-то я не мог от всего этого оторваться, Хотел – и не мог.

Мы думали об одном и том же. Как журналистам, нам было очень любопытно, что за коммуна и что за странные смерти…

– Ну и кто это напечатает? – подвел я итог нашим раздумьям. Мы были реалистам и и прекрасно понимали, что раскрутить-то мы это дело раскрутим, но вот прибыли это нам не принесет, однозначно. Скорей, наоборот…

Я смотрел в окно на заросший Валеркин двор. Было около полуночи, напротив окна два кота, один серый, почти не видный под фонарем, другой рыжий гипнотизировали друг друга, никак не решаясь вступить в сражение. И вдруг в комнате зазвонил телефон. Звонок был какой-то резкий, бил по нервам, и мы переглянулись, похоже, у моего друга было такое же неприятное чувство от этого звонка, как и у меня. Мы молча встали, и пошли в комнату, где я поднял трубку. Звонил Илюша, наш главный редактор.

– Вот как я правильно-то позвонил, квартира Ярового, а трубку берет Жуков. Ты-то мне и нужен, – голос у шефа был приветливый, вот только время он выбрал для звонка какое-то странное.