Николай Старинщиков - В чужой игре. Просто ужас какой-то…

Векшин чуть не упал со стула. Трое суток! В одной камере с негодяем!

– Мы заплатим, – пояснили ему. – И справку дадим… Находился на лечении в областной больнице.

– У меня мать дома одна…

– Ей сообщат. С этого момента ты станешь нашим человеком.

– А если меня расколют?

– А ты постарайся. Возможно, он решится на побег либо ещё на что-то. Пойми ты – у него денег целый мешок… Месячная зарплата…

– Ты нужен нам, – говорили остальные. – Без тебя нам кранты…

Векшин понял это сразу и теперь лишь поддерживал разговор.

– А с Печкиным мы решим – ты же не крал чужие деньги.

Подшивалов выдвинул ящик письменного стола. Внутри что-то щелкнуло, и послышался голос:

– «Один ты был?»

– «Один…»

– «Вот видишь, добровольное признание смягчает вину…»

Подшивалов выключил диктофон.

– Это на всякий пожарный – вдруг ты начнешь вилять. Но если ты согласен, то мы подпишем с тобой соглашение.

Открыв сейф, он вынул бланк. Вписал необходимые данные и протянул Векшину.

– Выручай нас, парень.

Векшин взял ручку и расписался.

– Поздравляем. Теперь ты наш. Иди в камеру и расколи его…

Петра вновь отвели в камеру и оставили одного. Так он стал агентом криминальной милиции.

«Я не артист, поэтому в душу к нему не полезу, потому что это подозрительно, – думал он. – Надо молчать. И этот будет верно…»

Петру было тогда всего двадцать лет с небольшим. Он только что вернулся со службы в армии и начинал жить полнокровной жизнью. Обычный парень. Среднего роста. Со средним техническим образованием.

Примерно через час к нему ввели сокамерника. Тот сел на просторные нары, занимавшие половину помещения.

– Козлы! – произнес он, утирая лицо платком.

Векшин молчал, лежа в полутемном углу.

– Тебя-то за что? – спросил сокамерник.

Векшин, не отвечая, сел, уперся локтями в колени.

– Свихнуться здесь можно, если молчать. Меня Эдуардом зовут, а тебя? – снова спросил сокамерник.

– Векшин, – тихо сказал Петр.

– Будем знакомы.

Эдуард пересел поближе.

– Сигареты есть? – спросил он неожиданно.

– Выгребли всё…

– Сейчас закурим…

Эдуард вскочил с нар, нагнулся к полу и полез пальцами в щель между стеной и стойкой. Вынул сигарету, затем вторую. Следом появилась спичка и обломок спичечной коробки.

– Здесь так. Закуривай… – и протянул сигарету.

Они закурили. Дым медленно полз к электрической лампочке над дверью.

– За что тебя, говоришь? – снова спросил Эдуард.

– Нет у них доказательств, – ответил Векшин. – Там много таких стояло… А кошелек – не доказательство.

Сокамерник слушал с интересом. С карманным вором в одну камеру угодил, а это уже что-то, чем совсем ничего.

– Кошелек хотят на меня повесить, – продолжил Векшин. – А в кошельке пусто. Хоть бы копейка была.

– На покупке тебя поймали, – ухмыльнулся Эдуард.

– Одно не пойму – как он в моём кармане оказался, – удивлялся Векшин. – Разве же так бывает, чтоб кошельки летали?

– Меня тоже ни за что. Прикинь! Если ты крутил баранку и вез деньги – значит, ты вор. Короче, получили мы деньги с бухгалтером. В банке. Сели в машину. Я скорость не успел врубить – лезет один в машину… Будто негр… С чулком, короче, на морде, а в руке у него, не поверишь, обрез двуствольный.

– Ух ты!

– Короче, наставил стволину и велел сразу ехать… На Верхнюю Террасу… Оттуда прямиком в Старую Майну, потом за Красную Речку – и в лес. Там пересел на свою машину и ручкой нам помахал. Мы в погоню, а у нас бензина две капли… Короче, заглохли поперек дороги – прикинь!

Он замолчал, прикурил потухшую сигарету и вновь продолжил:

– Но только не верит никто… Этот еще… В бега подался.

– Кто?

– Бухгалтер, я ж говорю… Добрались до города – он и пропал. Теперь ни денег, ни бухгалтера. Полный «дипломат» денег был. Разными купюрами. Представляешь?

Векшин молчал.

– Теперь менты шьют мне дело… Из-за того, что я в пацанах сидел, – жаловался Эдик.

Петр о себе больше не рассказывал и ни о чем не расспрашивал. Странно было слышать от сокамерника историю о неизвестном грабителе.

Ночью Векшин почти не спал и лишь к утру забылся, а с утра их снова повели на допрос. На втором этаже их разделили по разным кабинетам. Вместо следователя в кабинете сидел Подшивалов. Он встретил Векшина вопросительным взглядом. Тот присел к столу и повторил услышанное.

– Лапшу вешает, – усмехнулся Григорий Олегович. – История рассчитана исключительно на тебя, поскольку на допросах Эдуард говорит по-другому. Тебе об этом не надо знать – запутаешься. Но если мы начнем разрабатывать именно эту тему, он сразу поймет, кто ты на самом деле.

Векшин соглашался с доводами оперативника.

– Теперь ты понимаешь, с кем мы имеем дело… – говорил Подшивалов. – Придется тебе опять идти в камеру. Скажешь, не хотят тебя отпускать. Ругайся, матери нас как следует. – И вдруг спохватился: – Извини, накормить ничем не могу – он может понять. Через час тебе вручат передачу от матери.

– Она знает?!

– Нет. Я твоя мать теперь. Пищей делись, от угощения не отказывайся. Будет говорить – слушай. И помни: назойливый вопрос походит на допрос. Мы не знаем, на что он рассчитывает. Одно известно точно – бухгалтер пропал. А может, его и в живых давно нет. Ну, ничего – это ему не бухаря срубить.

– Кого?

– Не пьяного раздеть, говорю, – пояснил Подшивалов.

– Как там маманя?

– Не беспокойся. Ей сказали, что ты вчера отозван в командировку.

Векшина вернули в камеру. Эдуард уже сидел на нарах, блестя в полумраке глазами.

– Для чего таскают?.. Будто от этого будет толк, – сказал он словно бы себе самому. Потом спрыгнул с нар и полез за сигаретами в «дупло».

– Векшин! – крикнули в коридоре. – Передача от матери!

Дверь уперлась в ограничитель, и в узком проеме образовался сержант.

– Получай… Мамаша твоя приходила. Подготовят документы – поедешь в ИВС, если начальству будет угодно…

Векшин принял бумажный сверток, присел. Развернул бумагу. Внутри оказалась палочка копченой колбасы, батон, конфеты, пряники и вафли.

– Присоединяйся… – Петр разломил колбасу, положил на бумагу.

– С матерью живешь? – спросил Эдик.

– С ней…

– А я женатый… Думаю, к вечеру тоже придет с передачей. – Он загадочно улыбнулся. – Чайку бы сейчас замутить покрепче…

Они съели колбасу и батон.

– Вафлями угощайся, – предложил Векшин.

– Извини, Петя. Вафля – нехорошее слово. – Лучше назвать его пряником в клеточку.

Векшин искренне удивился. Пряник? В клеточку?

– Вафля – это мужское достоинство, – объяснил сокамерник. – Хоть ты и Васёк, но пока что неопытный.

– Васёк? – опять удивился Векшин.

– Карманный вор, значит. Я же вчера еще понял – луну ты крутишь.