Сергей Майер - Боренька. Одна судьба, две семьи, две трагедии (основано на реальных событиях)

– На-ка, полюбуйся! – Сергей словно прилепил на грудь лист формата А4.

Ухмыльнувшись, сержант неохотно взглянул мельком на лист, и, не дойдя до последней строчки, спросил:

– Ну и что? Подумаешь мажоры, я одного почти знаю. А ещё вот, – уже улыбаясь, снова достал розовые купюры. Теперь можно было различить четыре бумажки. – Половина твоя…

– Не надо. Ладно, давай. Если бы не я, ты бы так и торчал здесь. Дай лучше ручку, мне надо записать кое-что, и ориентировку.

– Ладно, Серёга! Не расстраивайся, рано или поздно попадут они впросак. Только бы не к Грачёву.

– Ты лицо запомнил, Дмитрич? – записывая в конце ориентировки номер иномарки, спросил Сергей.

– Какое именно?

– То есть, какое?

– Ну, их двое было. Один за рулём, другой рядом. Обычные парни, кроме того, что водитель с доверенностью, а хозяин сидит рядом, да и запах какой-то странный, типа свежий и сладкий.

– Егор Митрич, ёпэрэсэтэ! Меня надо было позвать! Ну, наверняка эти мажоры с травкой, и скорее всего, именно те, кто в нашей новой ориентировки. Кса-ати… – Сергей снова открыл бардачок и вынул ещё пару листов, но с изображением лиц, как фоторобот

– Посмотри, похож на кого-нибудь? – спросил Сергей, протягивая один их двух портретов. Егор Дмитриевич всмотрелся в лист, ухмыльнулся, и ответил:

– Вообще похож, конечно, на того, который рядом сидел, как его там… Миха, нет, Макс. Да точно: Макс, Максим Переверзев. Так он и есть хозяин нашей Хонды.

– Отлично! Дмитрич, молодчина! Я его пробью, отдам знакомому одному.

– Ну, тогда, поехали? – ухмыльнулся сержант

– Поехали!

*** *** ***

– Алевтина Геннадьевна, вы уверены? Вы уверены, что сможете работать с детьми? – спрашивал Игнат Фёдорович.

– Игнат Фёдорович, дорогой. Пожалуйста, возьмите меня! – уверяла она.

– Мы можем вас взять внештатным сотрудником, но тогда полной оплаты не будет, понимаете…

– Не надо, мне ничего не надо. Только…

– С этого места поподробнее, – прервал директор детского дома, – Меня именно интересует, почему вы, заслуженный педагог, проситесь работать, да ещё и за гроши?

– Ой, я прям, не знаю, как сказать.

– Скажите уже, так как оно есть. В чём корысть?

– Что вы, что вы? Какая корысть. Беда у меня. Внучок, родной внучок, – Алевтина Геннадьевна так и села на рядом стоящую скамейку, и всхлипнула.

– Не надо, не надо, – засуетился Игнат Фёдорович, и налив стакан воды из графина, подал женщине, – попейте воды, успокойтесь.

– Поймите меня, Игнат Фёдорович, дорогой, миленький! – женщина всё всхлипывала, давясь от бегущих по лицу слёз. – Внучок мой, Боренька. Сюда его определили. Рядом буду, помогать, присматривать за ним…

– Угу. Понятно. Да теперь понимаю. Понимаю, кто вам предложил.… Кстати, что это за мальчик, как вы сказали, Богдан?

– Боренька. Борис. Борис Алексеевич Березин.

– Да-да-да. Читал дело. Но ведь мальчика определили как полного сироту?

– Да, так получилось. Родители умерли. Отца убили, а Лена, Лена, – Алевтина Геннадьевна стала совсем нисходить на слёзы, и громкие всхлипывания стали слышны за стенами кабинета. Игнат Фёдорович присел рядом, и приобнял её.

– Успокойтесь, успокойтесь, голубушка. Поможем как-нибудь, поможем…

*** *** ***

Вот уже, который месяц Алевтина Геннадьевна работала в детдоме. Её прозвали баба Аля, и почти ежечасно к ней обращались то воспитатели, то медработники, грузчики, дворники, и, конечно же, дети. Дети были разными, от мала до велика. Но больше всего Алевтина Геннадьевна находилась с самыми маленькими. Сам Игнат Фёдорович разрешил находится ей рядом с внуком. И она была этому безумно рада. Тем более что Алевтина Геннадьевна была внештатным сотрудником, но больше других она находилась на рабочем месте. Она исполняла все свои обязанности, и даже больше, делала то, с чем другие не справлялись: могла определить, из-за чего плачет ребёнок, куда спряталась маленькая Юля, или бегать и искать самого Игната Фёдорова, чтобы принять благотворительность, или встретить людей, которые хотят взять себе ребёнка на воспитание. Их она боялась. Нет, не боялась она за себя, но сторонилась, и пыталась сделать так, чтобы они не увидели Борю.

Алевтина Геннадьевна сильно переживала, и часто, находясь в одиночестве, тихо плакала. Слёзы были от всего, но больше всего она боялась, что рано или поздно Борю заберут. Заберут навсегда. Или ещё хуже: женщина стала замечать, как сильно она сдала здоровьем, похудела на десяток килограмм, на лице морщины стали более глубокими, а глаза печальными. Она понимала, что Боря всё равно останется один, рано или поздно. Она понимала, что наступит момент, и её не станет, и никто не сможет помочь Боре в тяжёлую минуту. Рано, или поздно…

*** *** ***

– Я надеюсь, вы понимаете, зачем я вас вызвал?

– Если честно, товарищ подполковник… – капитан стоял, потупив взгляд куда-то в сторону и вниз, но этот взгляд был словно волчий оскал, который всматривался во все уголки кабинета.

– Всё ты прекрасно понимаешь, козёл старый – откликнулся Егор Дмитриевич с другого угла кабинета.

Два взгляда за спиной буровили спину Игоря Ивановича. Это были замминистра, генерал Солнцев, и, конечно, Вадим. В схематическом варианте кабинета был образован психологический равносторонний треугольник, где в основании находились судьи, а на пике, за столом, непосредственный начальник. Эдакий психологический триллер. Кроме всего прочего, окна были закрыты плотными жалюзи, хоть за окном было абсолютно темно, а ключ от кабинета лежал перед Виктором Петровичем на большом столе.

– Даже если я в чём-то виноват, это ничего не доказывает, – оправдывался Иванов.

– Оправдания для тебя нет, – тихо, но твёрдо произнёс Вадим.

– Что, пытать будете? Несолидно как-то…

– Молчать! – крикнул подполковник, и соскочил со своего рабочего места, и «треугольник» распался. Словно лев, Виктор Петрович оказался прямо напротив Иванова, что можно было уловить неровное дыхание обоих. – Послушай меня, Игорь. Если хочешь по-хорошему…

– Я так думаю, – перебил капитан, – что по-хорошему всё равно не выйдет.

– Вадим, – произнёс отец, и, направив на него взгляд, махнул головой.

Буквально через секунду Иванов почти упал на правый бок от боли, полученный ударом жезла ДПС прямо позади колена, и его глаза прямо перед собой увидели совершенно чистые и лакированные туфли подполковника. И вслед за этим тут же почувствовал острую боль на спине. Это был настоящий казацкий кнут. Кнут Дмитрия Солнцева, запорожского казака, отца есаула. Кнут прямо по позвоночнику промчался, и парадный китель капитана треснул пополам, впрочем, как и рубашка. Теперь на спине красовалась длинная вертикальная полоса. Тело Игоря Ивановича упало ниц, и от него исходил истошный писк. Странно, но именно писк, это можно было сравнить с кошачьим воплем.