Александр Сиваков - День восьмой. Том первый

Из группы они вышли последними, уже после воспитательницы, которая ушла, сделав напоследок быструю и сложную гримасу, долженствующую означать «Ира-давай-собирайся-быстрее-не-заставляй-всех-тебя-ждать», Ирина побежала вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньку, а то и через две, и догнала Ольгу Дмитриевну уже на первом этаже. На крыльце они появились вместе.

– Ребята, строимся! – Снова похлопала над головой Ольга Дмитриевна.

В строю Ирина стояла самой последней, с Викой. По крайней мере при Ольге Дмитриевне, которая любила, чтобы все стояли по росту («по ранжиру» – как говорила она). Когда же была Людмила Ивановна, девочек неизменно выталкивали в середину строя, а то и в самое начало – идти там было хуже всего.

Самыми привилегированными в колонне были последние ряды. Там постоянно шли ребята, которые силой могли отстоять своё право находиться там. Никто не наступал на пятки, не дышал в затылок, не толкал в спину. Да и всегда можно было немножко отстать. Особым шиком считалось вообще остановиться, а потом неспешно, вразвалочку пойти дальше, делая вид, что они не детдомовские, а самые обычные дети, из семьи, а рядом со строем идут совершенно случайно.

Сейчас Вика куда-то подевалась. Разыскивая её, Ирина незаметно для себя очутилась в середине строя. Стоявшая рядом Брайцева тут же громко возмутилась:

– Ольга Дмитриевна, а чего она! Не буду я рядом с немкой стоять!

– Оля, сколько раз тебе говорить, чтобы ты не обзывалась!

Воспитательница говорила устало: она была утомлена необходимостью много раз в день повторять одно и то же. Что же касается Ирины, то девочка давным-давно привыкла к такому обращению с собой со стороны других детей и нисколько не обижалась. Точнее, не то, что бы совсем «нисколько», где-то в глубине души у неё зрел протест против постоянного унижения, но этот протест был тщательно запрятан не только от прочих людей, но и от самой Ирины.

Наконец, Вика нашлась. Откуда-то она появилась рядом и затеребила Ирину за рукав. Та сжала в руке маленькую и цепкую холодную ладошку и позавидовала, как же везёт Вике – она всегда всем довольна. Солнце светит – хорошо, Ирина рядом – просто великолепно; а то, что они сейчас куда-то пойдут – лучше этого и быть не может, жуть как интересно! Вот бы и ей так: радоваться всему-всему-всему!

Наконец, построившись, ребята двинулись к воротам на улицу. Ольга Дмитриевна пошла сзади и немного справа.

Ирину всегда поражал вот этот контраст. Здесь, на территории детского дома было тенисто и прохладно, шумели на ветру деревья, негромко и мелодично перекликались редкие птицы. Здесь было известно всё до мельчайших подробностей: все семь лет своей сознательной жизни приходилось гулять именно здесь. Это был уютный и обжитый миро, а за воротами начинался другой мир, непонятный и агрессивный.

Сразу за воротами в обе стороны тянулась бесконечная дорога с непропорционально-широкими тротуарами. По бокам росли чахлые кустики.

Летом на этой улице было пыльно и жарко. Нагретый воздух поднимался от горячего асфальта вверх, заставляя очертания предметов зыбко колебаться. Ветер гонял взад-вперёд обрывки газет и пыль. Среди всего этого, уныло поджав хвосты, уныло бродили бездомные собаки. Казалось, будто город давным-давно заброшен жителями и всё, что здесь осталось – это песок, пыль и бездомные животные.

Зимой же улица напоминала тундру: белизна, простор и безмолвие. Изредка, выдавливая из себя тугую струю сизого дыма, проезжал грузовик – и опять всё замирало в безмолвии

Выходя из ворот, дети всегда поворачивали налево. Здесь всё было уже до боли знакомо.

Дети переходили через дорогу и долго шла по широкому пустому тротуару. Потом нужно было сворачивать в боковую улочку. Ребята оказывались на площади, в центре которой стоял острозубый обелиск, перед которым горел вечный огонь. Здесь уже пути детей в зависимости от целей, расходились.

Можно было спуститься вниз, по дороге, ведущей к набережной, немного пройти вдоль берега, перейти через мост, и очутиться перед зданием ТЮЗа. Это было громадное строение цилиндрической формы из бетона и стекла. Перед входом были высажены аккуратные треугольные ёлки. Днём театр стоял притихший и тёмный, стёкла отражали в себе проходящих мимо людей и проезжающие мимо машины. Зато вечером он расцветал разноцветными огнями, включались неоновые вывески и рекламы, начинали светиться афишные тумбы.

Ирина помнила, как однажды ребята очутились на площади перед театром вечером и остановились, разглядывая всё это великолепие.

– Я в театре буду работать! – Безапелляционно заявила этим же вечером Надя Тихонина, разглядывая себя в зеркало.

– Ага, жди! – Заявила в ответ Брайцева. Она всегда со всеми спорила, а её споры с Надей приобретали глобальный характер, нередко их перебранки доходили до драки. Надя даже не повернулась в её сторону, что обидела Олю больше, чем могло бы обидеть что-либо ещё.

На небольшой площади перед ТЮЗом на Новый год всегда ставили ёлку по высоте едва ли не больше самого театра. Ирине она не нравилась, потому что была слишком уж большая, а потому какая-то неживая и слишком уж несуразная, да и игрушки на ней висели слишком яркие, что резко контрастировало с общей строгой красотой дерева. Единственное, чем Ирина была по-настоящему довольна, так это тем, что, если стоять рядом с деревом, можно было почувствовать резкий запах смолы и хвои. Так сильно ёлка пахла бы, наверное, в настоящем лесу.

Дальше, за ТЮЗом, не было ничего интересного.

От площади с обелиском можно было пройти по крохотной боковой улочке с деревенскими деревянными домиками. Сквозь редкие штакетники забора Ирина, проходя мимо, с интересом разглядывала аккуратно разбитые, но неухоженные грядки, чахлые деревца, серых от пыли кур, которые во множестве бродили вдоль обочины.

Впервые оказавшись здесь, Ирина сразу же захотела, когда вырастет, жить в таком вот домике, где можно было ухаживать за животными и что-нибудь выращивать на грядках, только забор поставить побольше, не такой, как эти, чтобы никто из соседей не видел, чем она там занимается.

Улица заканчивалась рощицей, дорога огибала её, разделяясь, и опять выводила к реке, но уже выше по течению. И мост здесь был не такой, как по дороге в театр, а очень узкий, железный, порыжевший от ржавчины. Он предназначался только для пешеходов

Почему-то Ирине нравилось ходить именно по этому мосту, может быть потому, что он был маленький, очень уютный, полуигрушечный, и являлся одной из немногих вещей в этом взрослом мире, которая соответствовала детским пропорциям.

Дорога, начинавшаяся от этого моста, вела в старую часть города. Точнее, Ирина где-то слышала это выражение «старая часть города», так же она называла для себя несколько улочек за железным мостом. Дома здесь стояли несовременные, большей частью двухэтажные с нелепыми декоративными лепными балкончиками с металлическими решётками. Там по традиции разводили цветы. У домов были такие же нелепые стены: голубые, розовые, жёлтые, зелёные, пастельных тонов; воркующие бабушки на скамейках около подъезда – здесь царила полная умиротворённость во всём.