Алёна Марьясова - За два часа до снега

– Привет. Заболела. Но жива.

– Что, температура, да? Понятно. Ну, лежи, отдыхай. Я тебе скину домашку позже. Там не много. У нас сегодня две контрольных было: по алгебре и по химии. Да фигня, ты напишешь потом. Я чего сказать-то хотела, слышь? Ты чего молчишь? Слышишь меня?

– Слышу.

– Ага. Да эта, Шмитка-то, новенькая. Она же с Вершининым сегодня уселась! Я опоздала, забегаю в мыле, села. Смотрю – она на твоём месте сидит. У меня чуть шар не выпал. Вот наглая, думаю! Ну, я тебе скажу! Подошла к ней на перемене, говорю: «Ты чего это место чужое заняла?» А она мне: «Не твое дело!» Я офигела. Слышь, Варь?

– Слышу.

– Ага. Я ей: «Ты чё такая наглая?» А она мне: «Отцепись, шавка». Ты прикинь? Хамка! Слышь, Варь?

– Слышу.

– А чего так тихо говоришь? Плохо тебе совсем? Ты лежишь, да?

– Лежу.

– Ага, ну ясно. Ну, так это, Варь. Ты придешь когда, ты должна поставить эту Шмитку на место и пояснить ей, что к чему! Лёнька – он же твой! Чего она к нему прилипла? Ну все же знают, что Лёнька – он твой. Слышь? Ну скажи?

– Что сказать?

– Ну… Я говорю, Лёнька же твой?

– …Мой – кто?

– Ну как кто? Друг…

– Лера… – Варя сделала внушительную паузу, но когда начала говорить, её голос почему-то задрожал. – Лёня, он свой собственный. И может сидеть с кем угодно. Ты меня поняла?

Лерка засопела, а потом громко сказала:

– Поняла! – и бросила трубку. Через мгновение набрала и добавила:

– Ну и дура! – и снова бросила.

Варя смотрела в трубку, которая гудела короткими гудками ей в лицо, и на глаза её наворачивались горячие, крупные и неудержимые слёзы. Они на секунду остановились, отчаянно цепляясь за пушистые черные ресницы, и тут же, подталкиваемые следующей волной, щедро полились до самого подбородка.

Папа всё слышал. Он молча подошёл к Варе, сгрёб её в кучу и усадил к себе на колени. Варя заревела ещё больше. Теперь уже от души и в голос. Всё напряжение вчерашнего дня, муторной ночи и сонного, но беспокойного утра вылилось папе прямо на футболку. На отцовских коленях Варька всегда превращалась в трёхлетнюю девочку. Он так крепко обнимал её, так хорошо покачивал, так ловко вытирал слёзы своей большой, тёплой рукой, что Варе вмиг становилось остро-горько-сладко на душе и она самозабвенно, с наслаждением ещё больше тонула в своём горе. Папа никогда ничего не спрашивал. Ничего не советовал. Он просто жалел. И делал это мастерски, как профессионал высочайшего уровня. Что и говорить – жалеть папа умел душевно.

Когда её отпустило, а от кипучего рёва осталась лишь икота, она по-детски прерывисто вздохнула и прошептала отцу куда-то в грудь:

– Папа…

– Что, моя хорошая?

– Я красивая?

– Варька, ты очень хорошенькая и очень умная, моя любимая дочка.

– Но не красивая…

Папа вздохнул, поправил пальцем очки и медленно, с расстановкой заговорил:

– Понимаешь, зайка, мужчина в моём возрасте относится к женской красоте философски. Когда я влюбился в твою маму, она была для меня невероятно красивой. Я бесконечно мог любоваться её профилем, вдыхать аромат пушистых волос, смотреть в зелёные глаза. Сейчас я могу трезво оценить и сказать, что у неё не было каких-то невероятных показателей, которые так отчаянно вам рекламируют. Но конкретно для меня она была и остаётся идеально сложенной, с теми же озорными искорками в глазах, – папа снова вздохнул и замолчал. Он вообще часто вздыхал. Иногда по его вздохам казалось, что внутри него живёт вся печаль этого мира. В тишине Варька слушала одним ухом стук папиного сердца, а другим – тиканье кухонных часов. Два этих ритма создавали вместе причудливую мелодию, которую слышала только она.

– Знаешь, – негромко продолжил папа, – я недавно где-то прочёл такую вещь: чем сильнее мужчина любит женщину, чем дольше они живут друг с другом, тем больше женская красота расцветает в соответствии со вкусами данного конкретного мужчины. И это правда. Мама для меня расцвела просто идеально.

Они ещё помолчали. Папа тихонько покачивал её. Целовал в лоб и снова качал. Варя подняла голову, посмотрела на отца и, сняв с него очки, принялась тщательно протирать их уголком пледа:

– Пап, а что за сюрприз вы мне приготовили? Ты говорил вчера, – Варя громко шмыгнула носом и надела очки на папу.

– А я всё жду, когда же ты вспомнишь! – улыбнулся папа. – Садись-ка на диван, закрывай глаза и жди.

Он посадил дочь на диванчик, та послушно закрыла ладошками заплаканные, красные глаза. А когда по команде открыла их, то увидела нечто, от чего у неё перехватило дыхание. Прямо на кухне, у раковины, стоял великолепный, чудесный, белый, новый велосипед!

– Папка… – только и смогла выдохнуть она, – да ведь он же дорогой. Вы где денег-то взяли?

– Ну, там осенняя распродажа была, а у Лёвы скидка спасателя ещё, получилось очень даже выгодно, – папа сиял, как новый чайник, как будто это ему, а не Варе подарили скоростной велик в шестнадцать лет. – Нравится?

– Очень! Ох, папа… И главное – белый… – и у Вари снова защипало в носу. Сколько раз она видела его в своих снах. Сколько раз рассматривала и гладила в магазине. Она сползла с дивана и подошла к велику, как к живому. Погладила руль, раму, седло. – Он… совершенный, пап!

– Ну, я очень рад. Прям очень! – И обнял Варьку крепко-крепко. Как только он умел обнимать. – А теперь быстро в постель! А то вдруг мама придёт – вот нам с тобой достанется!

Варя залезла под одеяло с блаженной улыбкой на лице. Болеть стало веселее. Теперь, когда у неё сбылась давняя мечта, даже переживания о Шмитке ушли на второй план. Горло болело, нос совсем перестал дышать, но маленькое тёплое счастье поселилось в душе, и Варя стала мечтать, как сядет на своего прекрасного белого «коня». Она подключила разрядившийся телефон к сети и написала сообщение Лерке: «Лер… Прости меня, Лер… Я – вафля». «Ещё какая», – мгновенно пришло в ответ. Варька улыбнулась и напечатала: «Скинь домашку». «Лови», – Лерка отправила фото страницы дневника с заданиями на завтра.

До вечера Варя переделала в кровати кучу дел: сделала домашнюю работу, почитала «Вино из одуванчиков» Рея Бредбери, послушно выпила все приносимые папой лекарства, обработала фотографии с последнего выезда на скалы, встретила маму с работы. Мама пришла уставшая, посидела немного с дочкой, поела и легла спать. А Варю всё это время не отпускало странное чувство: она чего-то ждала и никак не могла понять, чего. В очередной раз заглянув в телефон, она вдруг осознала, что ждёт сообщения или звонка от Лёни. А он всё не писал и не звонил. На улице уже стемнело, но Варя продолжала ждать, пока наконец не раздался звонок в дверь.