Евгений Мороков - Сны жизни

Я плохо помню, как поздоровался с ней или вообще что-либо сказал до этого момента. Кольца на стене, которые мне оставил сон, еще кружили в разноцветном обличии.

– Что случилось? Сильно? – Настоящий мир вернулся в мое сознание.

– Да, может, ты приедешь к нам?

Я чувствовал, как она пытается держать свой голос ровным.

– Приеду, конечно. Так что случилось? – Это начинало выводить меня из себя.

– У него рак…

Через трубку лились слезы, попадая мне на плечи, одна за другой. Я отключил телефон. Внутри меня бродили страх и боль. Страх перед неизвестным: неужели это правда, как такое вообще возможно? Я ничего не понимал, но слова уже стояли в комнате, они загнали меня в угол кровати.

Каждые три секунды мне казалось это сном, просто надо проснуться, но сон не уходил, он остался в реальности. Телефон зазвонил снова. Руки тряслись, а сердце билось, разбивая меня изнутри. За несколько минут, которые я провел со словами матери, на меня напала ужасная усталость, которую никогда до этого не чувствовал. Палец правой руки коснулся зеленой кнопки безжалостного аппарата.

– Всё будет хорошо, он у нас сильный, он поправится. Ты только приезжай, а то он соскучился, ему будет приятно тебя увидеть, – она пыталась вселить в меня надежду, я чувствовал, как ей тяжело натягивать улыбку на лицо, притворяться.

Я молчал. Мне надо было взять себя в руки.

– Максим, ты слышишь меня?

– Да…

– Послушай, всё будет хорошо, тебе надо успокоиться. Твой отец поправится, он принимает лекарства, ничего страшного не случилось, просто он заболел.

– Я завтра буду.

В голову лезли разные мысли, я старался откидывать их. Собрав сумку, отправился на вокзал, купил билет, утром буду уже дома. Поезд будет через несколько часов. Сев в железное кресло, до сих пор не мог собраться с мыслями и понять, что делаю. Вокруг меня ходили люди, все они были разные. Кто-то с пафосным видом разговаривал по телефону, а кто-то с молящим просил денег на билет домой. Какие разные, но все же люди. Чем мы все отличаемся? Неужели в мире действует правило удачи: кому что суждено, кому что дано в этой жизни. Или все-таки есть тот, кто решает всё, тогда каким правилом он пользуется, когда решает, кто должен умереть, а кто жить? Я не знаю никого из прохожих, не знаю их проблем, но чем заслужила женщина с маленьким ребенком на руках, которая переступает через свою гордость и просит у людей денег, чтобы купить еды, чем она заслужила такую участь? Неужели Бога нет и все происходящее падает на волю случая? А если он есть, то как объяснить это? Некоторые покупают последние модели машин и невероятные яхты, а другие работают на двух работах, чтобы прокормить семью, и радуются белому хлебу с маслом. Деньги – это грязь, и чем больше их, тем меньше остается настоящего человека.

На вокзале стоит ужасная вонь, мне трудно думать, а люди умудряются еще и кушать. Кто-то ест огромные гамбургеры, соус жирными каплями падает на брюки, грязный пол. Другие жуют фрукты, очищая их влажными салфетками, словно блеск апельсина придаст вкуса. Некоторые спят прямо в твердых железных креслах. Вся эта картина не приносит никакого удовольствия. Объявили мою посадку, пора идти. Волнение вернулось ко мне, как только я встал с кресла, опять эта тяжелая реальность. Мне не хотелось звонить ребятам, я оставил им записку, сказав, что уезжаю к родным на праздники и прошу меня извинить.

На улицу опустилась волнующая тишина. Окна поездов горели приятным теплым светом, свежий воздух дурманил голову, под ногами хрустел снег. С неба падали маленькие звезды, похожие на балерин, танцующих в воздухе. Этот короткий отрезок от вокзала к вагону стал мне минутой успокоения. Многие люди в плацкарте уже спят, у меня боковая нижняя полка, значит, никого не потревожу.

Я уезжал летом. Тогда солнце обжигало асфальт, деревья танцевали в своих изумрудных нарядах, а люди оголялись настолько, насколько это было прилично. Спрыгнув с вагона, мне открылся совсем иной вид, с белоснежными дорогами, бедными изломанными деревьями и огромной пустотой, она не может не разочаровать.

Мне захотелось пройтись пешком, идти было недалеко, около получаса, да и валяться в вагоне жутко надоело. Улицы оказались одинокими, только изредка встречались мне по пути люди, закутанные в свои тулупы, обмотанные шарфами, спрятанные под шапками. Похоже, зимой люди уходят в себя, ни с кем не общаются, на улице появляются редко, по сторонам не смотрят, ничего не видят – в общем, уходят в долгую спячку.

По пути домой мне ни разу не попались на глаза дети. Одни целыми днями сидят дома у своих компьютеров, играют в игры, других не пускают родители, боятся, что их маленькие создания могут простудиться. Для меня это остается дикостью. Ведь когда мне было лет десять, а то и меньше, мы с ребятами постоянно гоняли по эти улицам и дурачились. Кидались снежками, «намыливали» друг другу лица снегом, лепили снежных баб и катались на санках. В одну сторону улицы ты везешь своего друга в упряжке, обратно – он тебя. Пытались сделать каток с помощью нескольких ведер воды, а потом часами ждали, когда он замерзнет, чтобы затем еще час его раскатывать. Это было веселое время. Если бы у меня была возможность, я бы и сейчас с радостью все это повторил. Но многие ребята заняты своими делами, кто-то работает, кто-то на учебе, а с кем-то просто перестали общаться. Глупо, когда в детстве у тебя целый двор друзей, а спустя некоторое время ты остаешься один. Куда всё уходит? Кто придумал слово «гордость»? И почему люди так часто не могут переступить ее и просто начать снова общаться? Ведь зачастую мы стесняемся написать человеку, с которым давно не виделись, нам бредится это неправильным, как-то «по-идиотски». А тем более позвонить старому другу, с которым поссорились по нелепой причине, но в силу своей гордости не хотим идти на перемирие первым. Когда-нибудь мы останемся совсем одни в маленьком уголочке этой огромной земли, вокруг будет бесчисленное количество людей, но мы будем совсем одни…

Я увидел отцовскую машину около дома, на меня обвалилась стена тревоги и грусти. Столько всего мы пережили вместе, столько воспоминаний с этой машиной, да, она успела стать для нас членом семьи. У нее был свой собственный запах, цвет, характер. Папа часто разговаривал с ней, его голос звучал мелодично, спокойно, со стороны казалось, будто бы он общается с девушкой. Полагаю, так и было, просто я этого не понимал.

Летом, когда балконы во всех квартирах открыты, часто слышишь звуки, они несутся из недр улицы, иногда это может быть старая бабуля, кричащая на детей, шумящих возле окон, или любимая музыка твоего соседа, но, когда проезжают машины, слух становится идеальным. Я слышу, как колеса машины давят мелкие камушки на дороге, будто бы кошка, медленно передвигающаяся по земле, ступая лапой на землю, касаясь сначала большой подушечкой земли, а затем остальными. Слышу звук мотора, особенный звук, успевший стать индивидуальным. Он не такой, как все, особенный, поэтому сразу знаю: за окном едет отец. Я бегу на балкон увидеть его быстрее, чем он меня. Папа откроет дверь, выйдет, поднимет голову, увидит меня и улыбнется. Он знает – его ждут. Я полагаю, нет ничего приятней этого чувства: когда ты знаешь, что нужен кому-то, тогда понимаешь – ты живой.