Игорь Сотников - Опасайся человека одной книги. В преддверии

– Да фигушки вам, не на того напали, – и вправду, показывая эти самые «фигушки», издевается над неповоротливостью мордоворотов, зажавший для них свою, и обрекающий их на свою долю, тот самый кто паркурщик. Ну, а кто же всё-таки этот такой неугомонный тип и не пора ли нам с ним уже познакомиться. Ну что ж, наверное, всё же пора.

– Да-да, пора, – без спросу влезет одна из тех, кто выбрала для себя профессию везде лезть без спросу, о кой профессии и о ком, вы, наверное и гадать не надо, уже догадались.

– Он, касатик, для меня как раскрытая книга, – поспешит охарактеризовать этого молодого человека, одна из много о себе считающих, за умеющих вас читать ясновидящих.

– Б-р-р, конечно. Ну, хорошо. Тогда ответьте, что же это выражение, собственно означает? – у меня возникнет необходимость наводящих вопросов. На что, как и следовало ожидать от всех этих «хитромантов», она, закатив глаза к небу и заявив, что звёзды подскажут, не посчитает нужным ответить и оставит нас самим раскрывать эту, ещё не прочитанную книгу.

– Ну, хорошо, пусть будет книга. Но позвольте. А к какому же жанру её причислить? – вдруг проснётся во мне читатель.

– Жанр? – удивленно щёлкнет пойманной вшой гадалка.

– Да куда карта покажет, так тому и быть, – всё же напоследок, намекнула эта гадалка на многогранность жизни, неподдающейся под одно рамочное определение. Вот вечно эти гадатели наговорят, а потом ходи, мучайся и сам доугадывай, а что всё это значит. Ну что ж, раз карта выбрала книгу, то значит, так тому и быть. Правда есть одна загвоздка и если книгу полностью будет трудно прочесть, вот так сразу, всю проглотить, то подача по главам может помочь нам разрешить эту загвоздку.

– Хорош трындеть, – напомнит о себе Фома, а так звали нашего неугомонного молодого человека, лет под -идцать, что в современных реалиях жизни, вполне катит за молодого, для которого наши эти ознакомительные ритуалы были не к месту и не ко времени.

– Надо дёргать, «эпилогическую» главу, – заявил несущийся во всю прыть, не желающий быть ни цельным и даже ни слегка растрепанным, Фома.

На что у этих мордоворотов, битый час ожидавших своего звёздного, не смотря на безоблачную погоду, часа, было, совершенно отличное от Фомы мнение и они, несясь вслед за ним, не собирались спускать такого к себе пренебрежения. Между тем, погоня, следуя своему установленному временем порядку, находящемуся в зависимости от скоростных качеств у преследователей, разобщив их, разделила их на две основные группы. Так в первой группе, был замечен первый мордоворот, как оказалось более стремящийся к своей цели, тогда как вторая группа, состоявшая из двух в одном, оставшихся и отстающих, усиленно плелась в арьергарде погони. Что, надо заметить, не было упущено из виду Фомой, для которого тут же всплыла его, в своё время зачитанная у Джованьоли, первая, тактико-историческая глава.

Как ни храбр и силен был Спартак, однако при виде падения последнего своего товарища он счел себя погибшим.

Но внезапно его глаза засверкали: ему пришла в голову мысль – применить старинную тактику Горация против Куриациев.

И он бросился бежать. Самниты стали его преследовать.

Спартак, не пробежав и пятидесяти шагов, внезапно повернулся, напал на ближайшего к нему самнита и вонзил ему в грудь кривой меч.

Фома забежав за угол дома, резко остановился и как только из-за угла появилась голова первого мордоворота, то встретил её прямым ударом в нос, который не выдержав этого «сопрягательного» соединения, весь расквасился, пустил сопли вместе с кровью, и передав по инерции дальше это встречное предложение (а передать между прочим, согласно физическому закону приложения двух сил к одной точке, где ударность, благодаря единству приложения, увеличивает свою «применительную» эффективность, было что), вместе со всем остальным, не забыв и самого мордоворота, опрокинулся надлежащим образом на спину. Что в свою очередь, от этого приземленного соударения, передавшись по цепочке на здание, вызвало, уже предусмотренное ветхостью строения самого дома, обильное обсыпание штукатурки на лежащего вверх головой мордоворота. Где ему впервые, правда, лишь на мгновение, всё-таки удалось увидеть звёздное небо, пока опавшая на него со стены дома штукатурка, толстым слоем не закрыла для него весь этот прекрасный обзор.

– Вот, сука, – запрыгал на месте Фома, тряся свою, принявшую этот лобовой удар руку.

– Вот, сука, – вторили ему, быстро приближавшиеся к месту падения их, не только соучастника, но и подельника, второй мордоворот и очень чуткий к проявлениям грубости по отношению к себе, тот, кто пришёл «просто рядом постоять». Фома же заметив ускоренное приближение этой парочки, бросился в сторону близлежащей детской площадки. Где не пробежав и пятидесяти шагов, ему на пути встретились качели, при этом Фома, спиной вдруг почувствовал, что его настигают, после чего он, чтобы не терять за зря время на обход этих качелей, запрыгивает одной ногой на качели и оттолкнувшись от них, оказывается по другую сторону от своих преследователей. Между тем, конструктивная особенность качелей, позволившая Фоме осуществить такой маневр, после этого его отталкивания, получает своё ускорение и своей устаревшей железной сидушкой выносится, как одновременно в обратную от Фомы сторону, так и прямо на налетевшего на неё второго мордоворота, звонкий звук удара об чью челюсть, очень уж явно говорил, что кому-то точно сейчас, точно вынесли эту самую челюсть. Но второй мордоворот не смог об этом сообщить сам, да и бегущий за ним, тот, кто пришёл просто так, рядом постоять, не успел добавить, как сраженный этим качающимся обстоятельством телом мордоворота, рухнувшего на спину, похоронился под ним. Правда, в этом был и небольшой плюс. Теперь-то, наконец, он нашёл то место, где можно было просто полежать.

– Слышь. Мы тебя сука, запомнили, – всё-таки собравши волю в кулак, сумел-таки выкрикнуть из под тела мордоворота, тот, кто нашёл, где можно просто полежать.

– Странно, честное слово, такое слышать, – на отзвуки скрежета зубов оглянулся назад и выразительно посмотрел Фома. А ведь если быть объективно честным, то и Фома не в меньшей степени запомнил их. И прежде чем заявлять подобное, то надо, наверное, подумать, чьё же положение оказалось в более выгодном положении для запоминания. Впрочем, его тоже можно понять, ведь то положение, в котором он оказался, не слишком-то способствует работе мысли.

– Ладно, я тебя услышал! – Фома всё же был не таким неотзывчивым, и, решив, что не в его стиле быть совсем уж букой, даже очень громко проявил свою отзывчивость.