Александр Шмидт - Перепросмотр

Первые два года, считающиеся в технических вузах наиболее сложными, я учился хорошо. С третьего же понял, что я не «технарь» и все эти триггеры, стриммеры и переходные процессы не греют мою душу, а я занимаю чужое место. Учебу забросил. Матери мимоходом намекнул, что собираюсь бросить институт. Мама, в свойственной ей манере, отреагировала бурно и решительно, заявив: «Вот закончи институт, а потом иди куда хочешь». В те годы поступление в технический ВУЗ было делом непростым, и его окончание давало человеку неписаное подтверждение, что он не полный идиот, и имеет право на вполне приличную жизнь и реальные перспективы. Я малодушно согласился с ее мнением, но учебой, как получением знаний, больше уже не занимался. Была имитация учебы. У меня было «все схвачено, за все заплачено». И хотя наши преподаватели не брали взяток, со всей камарильей сотрудников, лаборантов и прочих лиц, обслуживающих учебный процесс, всегда можно было договориться.

Более всего я страдал на экзаменах, когда получал вымученный, адекватный трудам, «трояк».

– Что же это Вы так плохо подготовлены? Да и на лекциях Вы не показывались весь семестр, – задумчиво ронял преподаватель, листая зачетку.

– Вот же, высшая математика – четыре. Начертательная геометрия – хорошо, физика… Хорошо же учились?! А сейчас что?! Поняли, что это несовременно?

Я дипломатично пожимал плечами и грустно, «просяще», вздыхал.

Но более всего уязвляло мое самолюбие поведение наших девчонок. «Политехнические кадры», которые после окончания института и утюг-то не отремонтируют, улыбались, как мне казалось, снисходительно и с долей легкого презрения: «Сашка, ты че? Хоть бы размочил немного – одни трояки» Одна из них, приятная, с бледным желтоватым личиком, с обесцвеченными волосами Ирина Велевич, раздражала меня особенно. По папиной родне она была полячкой, чем чрезвычайно гордилась. Я дал ей злое прозвище «бледная спирохета», которое с большим воодушевлением было принято на курсе.

Как-то сдавали мы «электрические машины» Курс был непростой. Читал его увлеченно и со знанием дела доцент Казарян. Как читал – так и спрашивал. И мы все, особенно девчонки, цепенели от его темперамента, жесткости и бескомпромиссности. «Да, с таким хачиком не пошутишь, мигом за дверь выставит!» – невесело размышляли мы. Дабы как-то угодить неприступному армянину, пяток девушек на потоке превратились в блондинок. Мужикам же не оставалось ничего, как «встретить смерть лицом к лицу, как в битве следует бойцу»

Начались «испытания», как мило говаривали в позапрошлом веке. Все «зарядились» конспектами и шпорами под завязку. Первым испытание не прошел мой друг Серега Волошин. Казарян застукал его с конспектом и гневно, чуть ли не за шкирку, выгнал из аудитории. Причем по цвету лица чувствовалось, что списывание его оскорбляет даже больше, чем обычное незнание. Напряжение стояло в воздухе. Мы шли по минному полю. Вдруг резануло:

– Велевич, что это Вы там достаете!? И откуда!? Выйдите вон! – Казарян гневно щелкнул зубами и налился краской.

Он застукал Спирохету в самый ответственный момент, когда та вытягивала из-под юбки конспект. Как легко в нужный момент искренне и с высоким чувством может разрыдаться женщина?! Я увидел это впервые, и меня ошеломило это открытие! «Кающаяся Мария Магдалина» – вот самое точное название возникшей сцены.

– Я сказал Вам выйти! – уже не так злобно и, отворачиваясь с мучительной гримасой, повторил учитель.

Велевич сидела, рыдая и не реагируя на выпроваживания. Все присутствующие девушки тут же поняли, что Казарян спасовал перед обаятельностью, и белокурая Спирохета взяла верх. Это тут же поняла и она сама, пододвинув конспект поближе и прикрыв его рукой. Она продолжала всхлипывать еще долго, пока не списала все, что ей было нужно…

После того, как толково и точно ответил на вопросы билета Валерка Уфимцев, по прозвищу Корнет, Казарян повеселел, поставив ему заслуженный «пятак», Атмосфера разряжалась, и на лицах студентов появились заискивающие, понимающе-приветливые улыбки.

– Я просил Вас математически описать вращающееся электромагнитное поле. Где это написано? У Вас на листе две формулы! – холодно-вежливо говорил со мной Казарян.

– Ну, а второй вопрос? Почему на вашем трансформаторе расширительный бак не разделен перемычкой? На третий вопрос Вы тоже не ответили… Нет! Готовьтесь еще! Кстати, что-то на лекциях вас не было видно!? Вот результат!

– Да я за колонной сидел, – уже как-то безучастно буркнул я.

– Ты посмотри! Уже пятый за колонной сидел! Как вы только там помещаетесь!?

Семь «завалов» в группе было многовато! Сбросившись, мы купили водки, докторской колбасы и пошли в общагу заливать «горечь поражений».

В разгар застолья Велевич, как героиня дня, получившая вымученный трояк, пользовалась особым вниманием и, опьянев, болтала напропалую.

– Что вы все водку жрете? Неужели не противно? У нас папа в день зарплаты всегда покупает бутылочку коньяка. Нальет себе рюмочку за обедом и все, – назидала Ирина.

– И то под одеялом, чтоб не делиться ни с кем, кто случайно заглянет! – поддакнул я. Все загоготали.

– Мужлан – прошипела Велевич, презрительно отворачиваясь от меня.

– Дура! – убийственно спокойно и с наслаждением, как джокера к хорошему набору, подбросил я, собираясь уходить.

– Сам дурак! Ни одной сессии не можешь сдать нормально! – не унималась несостоявшаяся шляхтянка.

Я промолчал, тем более, что вся братия зашумела, пытаясь нас успокоить, и вышел из комнаты. «За малодушие нужно платить, – горько думал я, шагая по общежитскому коридору. – Зачем? Зачем я трачу время, учась здесь? Все противно! Все ненужно! Постоянно унижаю себя экзаменами, своим несоответствием месту, которое занимаю. Какая-то «спирохета» с куриными мозгами, будет демонстрировать мне свое превосходство!» Я клокотал и долго не мог успокоиться от презрения к самому себе.

На старших курсах, не учась, а лишь выхаживая заветный диплом, часто презирая себя, я приобрел если не комплекс умственной неполноценности, то значительно подорвал веру в себя, того семнадцатилетнего парня, который воображал после окончания школы, что все может понять, до всего докопаться, все объяснить. Благо, не познавая должным образом технические науки, я активно познавал другое, наконец-то открыв для себя высокий мир поэзии, литературы, истории, философии… да и саму жизнь, которую еще совсем не видел! Тогда я едва мог знать, точнее, чувствовать, что непомерная гордыня, данная мне природой, лечится именно собственным унижением, что Творец только приступает к исправлению моей души, что эти страдания – первое горькое лекарство для исцеления, и это нужно осознавать, и за это нужно его благодарить.