Александр Шмидт - Перепросмотр

Семь раз, в силу своей студенческой популярности, Клинцов бывал на свадьбах в качестве «дружки». Он хорошо знал и внешнюю сторону свадьбы, и «подводные течения», и оттого мог достаточно точно оценить свадьбу собственную. Молодожены были на ней не какими-то студентами, а вполне зрелыми и уважаемыми людьми с определенным социальным статусом. Свадьба была в меру веселой, хорошо организованной и также в меру строгой, так как исключала полную расслабленность, бесшабашность и «море разливанное», так характерное для русских свадеб. По признакам, только ему известным, ошеломленный и встревоженный знаками, преподанными ему в общежитии невесты и на регистрации, Александр пытался предугадать их дальнейшую судьбу. Несмотря ни на что, оба они были полны решимости в уважении и честности друг к другу достичь вершины своих отношений.

Молодоженам крупно повезло: техникум сразу же выделил им двухкомнатную квартиру, учитывая Ленины «заслуги перед Отечеством» и в ожидании перспективного раскрытия, как педагога, Александра. Первое семейное гнездо! Как было оно завораживающе дорогим и желанным! Супруги продумывали каждый уголок квартиры и уже были вынуждены включиться в совдеповскую гонку за дефицитными стройматериалами, мебелью и прочим.

– Стены на кухне и в прихожей предлагаю оклеить клеенкой. Нужен дефицитный «Бустилат»! У меня есть одноклассница в отделе химии. Спрошу!

– Палас. Хамыкин обещал меня включить в очередь ветеранов войны. Это он, представляешь, заглаживает свой конфуз на свадьбе. Чтоб молчали! Помнишь?!

– Ну, еще бы! Да ладно, ты что, попросил у него? Ему самому, вероятно, стыдно. Переживает.

– Мне плевать на его переживания! Хватило мерзости отравить «святость момента» – пусть хоть на карачках ползает, а сделает! Вообще ты меня удивляешь – ты совершенно не используешь весь родительский ресурс и вечерников.

– Что ты имеешь в виду?

– А вот что я имею в виду, – Александр быстро достал из портфеля записную книжку и начал зачитывать:

– Валя (вечерняя группа технологов). Склад – линолеум, обои;

Черкасов (гр. 4 электрики) – мать в продуктовом на Ленина;

Одинцов (гр. 3 механики) – отец зав. тепличным хозяйством;

Войцеховская (гр. 3 электрики) – мать – директор мебельного на Советской.

– Короче, – он потряс записной книжкой, – здесь есть все! Информация собрана скрупулезно, достоверно и качественно! Кстати, и собрана она не оттого, что я так мелок и примитивен, и мир для меня – вся эта мелочевка, а оттого, что меня ставят в эти условия! Я же не взятки «борзыми щенками» собираюсь брать.

– Да, я понимаю, но… признаться, и не предполагала о существовании такого «ресурса»

– Неделю назад один вечерник – токарь классный, но электриком, конечно, ему не быть, говорит на перемене:

– Александр Николаевич, у Вас есть огород?

– Ну, есть, – говорю, – у родителей.

– Так вот, я бы лучше Вам огород вскопал, чем курсовой делать.

– Потом приволок мне шикарную рыжую лису – он еще и охотник. И предложил мне в подарок, – Александр захохотал, вспоминая. – Естественно, я отказался, потому что эти реверансы уже из другой оперы.

Елена на мгновенье задумалась, а потом рассмеялась:

– А знаешь продолжение с лисой? Невестка Хамыкина – бывшая Убейконь, тоже технологию преподает, пару дней назад появилась в этой роскошной лисе!

– Да ну?! Да, эти ребята ничем не побрезгуют!

Жизнь текла мирно и достаточно интересно. Познавались миры друг в друге, «притирались» характеры, изменялись или исчезали старые – нарождались новые привычки. Время любить. Время созидать. Время разбрасывать камни.

В августе, когда земля щедро одаряет усердного труженика, каким всю жизнь был Клинцов старший, он оставил этот мир. Умер так, как жил: тихо и не постыдно. Как могучее дерево, вдруг засохшее в четыре месяца. Его голубые глаза пред смертью стали синими, как высокое небо над его далекой казацкой станицей. За все это время сын ни разу не нашел времени посидеть у кровати больного отца.

Много заводских рабочих пришло проводить его, и каждый почитал за честь подставить свое плечо к последнему пристанищу товарища…

Человек, в силу обстоятельств, привыкший к медленному умиранию близкого от болезни и принявший неизбежность смерти, не столько печалится, сколько внутренне радуется окончанию его страданий и возможной перспективе «царства небесного». И если это не так, то это или ложь, или неспособность осознать и пережить момент безысходности. Так и у Александра, к его удивлению, в душе наступила тихая, светлая радость. Он вспомнил сверх меры напряженную трудовую жизнь отца и ощутил торжество освобождения его души.

Страдания от проявлений собственного эгоизма и нелюбви придут к нему позднее, как болезненные воспоминания: там сказал, там не заметил, там нагрубил… И уже не обнять, не пожать, не попросить прощения, не обрадовать, не поделиться…

Преподавателям, как и всем советским людям, власти выдавали земельные участки, которые, в зависимости от климата, использовались осчастливленным народом под картофель, бахчу, или что другое. Июньским утром, теплым и прозрачным, Мисюра с Александром, закинув на плечи мотыги, шли к месту сбора, для отъезда в поле. Впереди них, одетая в коротенькое желтое платьице, с авоськой, в которой болталась двухлитровая банка воды, шла Леночка. Вожделенно глядя на ее голые стройные ноги Мисюра вспомнил:

– В деревне спрашиваю знакомого деда: «У тебя что, две жены?», а он говорит: «Сестер держу!»

– К чему это ты? – не понял Клинцов.

– Да так, вспомнилось. Слушай, а можно мы с Тамарой после картошки к вам на помывку заглянем? У вас же у одних на всей улице горячая вода. Электробойлер. Это наши власти ублажали австрийцев, которые до тебя жили в этой квартире. Ну, а чтоб у австрияков не возникало дурацких вопросов о несчастном народе, поставили бойлеры у всех жильцов. Не знал, что ли? Я у них переводчиком работал. Прекрасное было времечко!

– Ну, конечно, приходите. К какому времени ждать? К пяти – устроит?

– Вполне.

Поле, на котором предстояло работать, широко раскинулось вдоль обмелевшего ручья. Когда-то здесь ютилась деревенька, и ее развалины еще не заросли окончательно чертополохом и крапивой. Зато земля, годами старательно ухоженная крестьянами, была щедра и обильна. Всходов картофеля не было видно, они сплошь заросли плотным ровным ковром лебеды. Высоко в ясном голубом небе заливался жаворонок, а от земли тянулись прозрачные мощные потоки. Был ли это воздух или эманации всего живого? «Птички Богу славу поют», – вспомнилось Александру. Он растворялся в родной природе, наполнялся ее силой и красотой. Упав в высокую траву и разметав руки, он слился с этой песней жаворонка, с его крохотным трепещущим тельцем, наполнился солнцем, звуками, запахами, теплом земли.