Юлия Волкодав - Волк советской эстрады

В одном месте Лёнька засомневался, открыл крышку пианино, начал подбирать. Бабушку он разбудить не боялся, если та заснула, можно было не то, что на пианино, на трёх тромбонах играть, она не проснётся.

– Ты что такое играешь?

Лёнька вздрогнул, обернулся. Олеся по-соседски приходила к ним, не стучась, а двери они никогда и не запирали.

– Да-а во-от, Бо-орька про-осил пе-есенку подо-обрать.

Он сыграл с самого начала, подпевая себе. Из слов он знал только рефрен «Бесаме, бесаме мучо», поэтому остальное заменил на «ля-ля-ля», но Олеся пришла в восторг.

– Здорово, Лёня! Это же здорово! А ты можешь послезавтра в клубе на танцах её сыграть? Все в шоке будут!

Пока что в шоке был Лёня. Он знал, что Олеся бегает в клуб на танцы, в надежде встретить, как она говорила, «женское счастье». Что под ним подразумевалось, Лёня не понимал, но в клуб пару раз просился. Олеся всегда отказывалась брать его с собой с формулировкой «нос ещё не дорос». И теперь пожалуйста!

– А ты ещё что-нибудь такое знаешь? – не отставала Олеся. – Живенькое, модное?

Лёня пожал плечами.

– За-автра схо-ожу к Бо-орьке, по-оищем ещё.

В музыкалку он всё-таки вернулся. И концерт к седьмому ноября отыграл, упорно делая вид, что не замечает Катьки. И закончил последний класс, хотя и без былого энтузиазма. Куда больше теперь его увлекала современная музыка, которую он неожиданно с помощью Бори для себя открыл. Успех на танцах в клубе у него был грандиозный – он раз десять сыграл «Бесаме мучо» и раз двадцать «Во Стамбуле-Константинополе», ритмичную, зажигательную песенку в стиле рок-н-ролл, под которую бешено скакали взрослые парни и девушки, осыпая смущающегося, хмурого пианиста бесконечными комплиментами. Бабушка за всеми этими событиями наблюдала молча, но когда он принёс ей диплом об окончании музыкалки с бесконечными пятёрками и аттестат зрелости с бесконечными трояками, поинтересовалась:

– И что ты намереваешься делать дальше?

Лёня пожал плечами. Он уже присмотрел себе занятие – в одном из прибрежных кафе требовался тапёр, и его брали с огромным удовольствием. Но стоит ли говорить об этом бабушке, он пока не решил. А через несколько дней приехал отец.

«Иногда мне кажется, что история с Катькой во многом определила его отношения с женщинами. Нет, я не психолог, упаси бог, и психологию сдал в институте с третьего раза, ибо терпеть не могу абстрактные науки. И я не верю, что всякие там детские травмы оставляют шрамы на всю жизнь. Но факт остаётся фактом. После крушения его первой и искренней любви, Лёнька плюнул на все амурные дела и с головой ушёл в музыку. Следующий раз я услышал от него о женщине уже в Москве. Он был по уши влюблён в Оксанку-сумасшедшую, впрочем, в те времена её звали просто Оксаной, без эпитетов. И то, что произошло между ними потом, кстати, тоже свой след в его душе оставило. Да, пожалуй, вот этим двум барышням можно сказать спасибо за появление настоящего Волка. И вину за некоторые сломанные судьбы можно смело разделить между Волком и ими. Не всё же ему одному расхлёбывать.

Но вернёмся к музыке. И если уж везде искать виноватых, то тут карающий меч пусть падёт на меня. Я, я отнял у страны великого пианиста. Мне стыдно, но я не нарочно! А началось всё с пластинок…

Проигрыватель купила мама, специально для дедушки, который под старость стал совсем плохо видеть и почти не выходил из дома. Радио ему быстро надоедало, подозреваю, что его сильно раздражали бодрые «вести с полей», которыми постоянно разбавлялся эфир. Телевизор у нас тоже имелся, но с таким крошечным экраном, что дед ничего бы в нём не разглядел. И вот появился проигрыватель – небольшой коричневый чемоданчик с удобной ручкой, за которую его можно было переносить, и толстенным блинчиком вертушки, на которую устанавливалась пластинка. Пластинки мама тоже купила, две. Одна называлась «Ельничек да березничек» – сей шедевр исполнял Сибирский народный хор под аккомпанемент ансамбля баянистов, а вторая – «Уральская рябинушка», в исполнении уже Уральского русского народного хора. Подозреваю, что шедевры музыкального искусства маме вручили в нагрузку к проигрывателю. Во всяком случае, дед, ознакомившись с её приобретениями, со свойственной ему прямолинейностью обозначил место, куда маме следует отправить проигрыватель, и демонстративно ушёл слушать радио. И чемоданчик достался мне.

Конечно, я тоже не был поклонником хорового пения про «ельничек». Но я-то знал, что на Торговой улице болтаются загадочного вида пацаны, у которых можно приобрести «рёбра», самопальные пластинки с настоящей музыкой, сделанные из рентгеновских снимков. О «рёбрах» только и разговоров было на переменах. Вид они имели жуткий – на чёрном круге отчётливо проступали чьи-нибудь сломанные пальцы или тазобедренные суставы. Но кого бы это смущало! Счастливые обладатели проигрывателей ими обменивались, а потом делились впечатлениями. Особенно ценились почему-то итальянские певцы.

И, не особо понимая, зачем, просто из стремления быть не хуже одноклассников, я схватил за химок Лёньку, и мы помчались на Торговую. С деньгами мы, как всегда, испытывали трудности, что хотели купить, не знали, но отлично помню наше состояние радостного возбуждения. Загадочного парня мы быстро отыскали, он стоял в явно большом ему пиджаке, привалившись спиной к платану, курил и лениво посматривал на гуляющий по Торговой народ, ища клиента. На нас, сопляков, и внимания не обратил, но я решительно подошёл к нему.

– Нам бы пластиночку, – заговорщицким шёпотом проговорил я. – Лучше итальянцев.

– Сколько? – не меняя позы и даже не вынимая папиросы изо рта, поинтересовался парень.

– Ну, одну, наверное, – растерялся я.

– Денег у тебя сколько, – вздохнул продавец.

– А, денег, – я поспешно выгреб из кармана всё, что имелось у нас с Лёнькой на двоих. – Вот…

Парень окинул меня презрительным взглядом.

– С этим иди в «Промтовары», купи себе пластинку с детской сказочкой.

– А сколько надо-то?

Уже не помню сейчас, какую сумму он назвал, но раз в пять большую, чем та, что у нас имелась. Пришлось уйти ни с чем.

Мы с Лёнькой уныло плелись по набережной, размышляя, что теперь делать.

– Ну-ужны тебе эти рё-обра, – Лёнька досадливо пнул попавшийся под ноги камешек. – Ну попро-оси у кого-ни-ибудь из ре-ебят послу-ушать.

– Не дадут просто так. Все только меняются, – возразил я. – Свою надо.

– Ну по-ошли тогда в «Про-омтовары», посмо-отрим, что там про-одают.

И мы пошли, ни на что не надеясь. Пластинки в «Промтоварах» были нам по карману, вот только лежали на прилавке всё те же хоры отдалённых уголков необъятной родины, несколько детских сказок и сборник Утёсова. На него-то Лёнька и обратил внимание.