Игорь Горев - Тень Хиросимы. Роман-легенда

– Что же плохого в цветах, Цивилиус? Они радуют глаз и умиляют сердце. Вот радуга, например…

– Радуга просто так. Не навязывается. Появится на небосклоне, как бы подсказывая: живи и радуйся, и не беги сломя голову в стремлении схватить нечто, недоступное пониманию. Но многие срываются, бегут до одышки, до измождения. Добегают, хватают руками. И торжествующе разжимают ладони: «Вот оно!» – а там пусто. Только мелкие капельки, в которых, дрожа, отражается вытянутая разочарованная физиономия: «Фи, только лишь всего». Да, всего.

– Так чего же бояться?

– Бояться ничего не надо.

– Ты же сам сказал.

– Хм, интересно, что тебе слово «прельщайся» послышалось как «бойся». Велико Слово и всемогуще.

– Ты всегда говоришь загадками. Ох, дорогой мой Цивилиус, сумею ли я когда-нибудь понимать твои загадки.

– Загадками? Да-а. Загадки – это то, что тебе хочется слышать. Я говорю языком Цивилиуса и не более того. Кстати, ты так и собираешься здесь сидеть?

– Цивилиус, а разве это не твой спектакль. Мне представлялось, ты знаешь. Разве тот круглолицый говорил не то, что ты ему нашёптывал.

– Разговор не о нём, а о тебе. Какой же ты недогадливый. Сказанное им с ним и останется, возьмёт его за руку и поведёт. Ты же не собираешься, надеюсь, идти за ним.

– Не имею никакого желания. Но часто нас вынуждают идти не по своей воле. Не пойдёшь сам, так подтолкнут сзади и взашей потянут.

– Ну-ну-ну, наслышаны! Наслышаны, мой безвольный товарищ. Ты себя-то послушай: не по своей воле, а где она у тебя в это время была, а? Вопросик.

Тень явно увидел хитроватую улыбку Цивилиуса. Этакое лицо искусителя: простецкое, своё в доску, и зубки вроде улыбаются. «Ах, как вы милы и благодушны; ой, извините, уж очень ваши резцы откровенно показались из-под пухлых губ». «Ой, и точно».

Вопрос, заданный Цивилиусом, привёл Тень в замешательство: а ведь он прав – где? И тут его, вдруг, осенило:

– Скажи мне откровенно: вопрос задавал ты?

– Я эхо, ты забыл.

– Ага, значит не ты, кто же тогда?

– Ну вот, дожил, и с меня теперь спрашивают, – пробурчал себе под нос Цивилиус. – В какие это времена. И кто? Тень? Засиделся, засиделся я тут. Дряхлею. А всё почему – на «сцену» смотреть тошно – одно и то же, одно и то же. И фразы затёрты, и постановка… Плесень, кругом плесень, и сам заплесневел. – Старик потянул носом воздух, – ах как противно. Уйду, уйду, пусть другие слушают и подсказывают. – Цивилиус снова шумно втянул носом, – я же говорю: кто-то забыл закрыть входную дверь. М-м-м, чудо какая свежесть. Чего они все торчат здесь. Ведь есть же смельчаки. Уходят и не боятся. Хлоп дверью и потом, наверное, стоит и потирает затылок: чего я там делал? Глупец… Глупцы! – Бурчание старика, неожиданно превратилось в крик.

Тень отшатнулся. Сумасшедший!? Душевный крик? Откуда у эха душа? Увиливает от ответа? Ну, хитрец. – Вопросы, как один промелькнули в испуганной голове.

– Я не глухой, Цивилиус, зачем так кричать. Людей разбудишь.

– Да, и чего вдруг? Тень, Тень, давно у меня не было собеседника. Сплошь одни марионетки. Пойди туда! Сделай то! Противно, душа такая ранимая. А ты: воли нет. Должна быть воля!.. – Цивилиус словно поперхнулся и замолчал.

– Цивилиус.

Вдалеке ночной бриз гнал волны на берег, и те с шелестом накатывались на пляж, оживляя ночную тишину.

– Цивилиус.

Ответом была тишина. Ни ставшего родным хрипловатого баритона, ни старческого покашливания. На остров налетел ветер, пробуждая уснувшие было пальмы. Тень понял, что остался один на один со стенами и мыслями.

Чуть позже, порядком изъёрзав на жёстком войлоке, заменившим ему постель, он уснул, проваливаясь в бездонную беспросветную бездну – крепкий сон дьявольски уставшего человека.

Пи-Ти сидел, прислонившись к стволу какого-то раскидистого тропического дерева. Рядом, на таком же складном стульчике, в непринуждённой позе, сидел щуплый человек лет пятидесяти. Его одежда, манера, поведение – всё указывало на то, что он здесь, среди военных, человек случайный.

П

и-Ти наклонился, взял с бутафорского столика, сооруженного из деревянного ящика, чашку с кофе и поднёс ко рту, вдыхая аромат напитка.

Часы показывали без четверти девять. Приятное время для только что проснувшегося организма.

Светило ещё не успело подняться слишком высоко, и его лучи, скользя по почти плоской поверхности острова, срывались с него бесследно и пропадали, растворяясь в лазури, добавляя в неё светоносные утренние краски.

Воздух был чист и прозрачен. За его голубой вуалью угадывался бездонный и загадочный космос.

– Как чертовски хорошо, не правда ли, почтенный Си-Ай, – Пи-Ти отхлебнул из чашки, прищурясь, посмотрел в сторону гражданского. В голове испарялись остатки вчерашней «анестезии», которая напоминала о себе неприятными ощущениями и вялостью.

Спасительной чашке бодрящего кофе придавалось особое значение: разбудить, вылечить, напоить высохшие губы. И она, хоть и с трудом, но справлялась с поставленной задачей.

Гражданский покачал практически лысой головой, жалкие остатки некогда буйной растительности продолжали удерживаться над ушами и слегка прикрывали тонкую, вытянутую вперёд шею:

– Да, хорошо.

Пи-Ти хоть и разыгрывал гостеприимного хозяина, но в душе был недоволен – приходилось делиться частью своей неограниченной на острове властью. Как никак, а этот «хиляк» был алфизиком из всемогущей Касты Жрецов. И Пи-Ти по каналу связи успели шепнуть: в Совете Спиритус он не чужой человек. Вот такие вот дела. Приходилось согласно кивать головой и по-командирски важно дублировать то, что скажет алфизик, один из создателей страшной бомбы.

И надо отметить, справедливости ради, делился властью Пи-Ти не то что скрипя зубами. Нет. Срабатывала скорее привычка военного времени: на войне воля командира – дважды закон. Он делился, внутренне готовый к такому раскладу дел. Подготовленный всей своей прошлой жизнью, впитавшей вместе с голосами воспитателей: «Сынок, устав не для того написан, чтобы ты его знал. Он написан для того, чтобы ты знал своё место в строю; беспрекословно и свято соблюдал его, равняясь по правофланговому. Придёт время, и если ты не выпадешь из общего строя, равняться будут по тебе. Ты всё усвоил?» «Да, душеприказчик-защитник четвёртой степени!»

Перед ним был гражданский, примерно равный ему по рангу, но принадлежащий к загадочной Касте и к тому же один из создателей «штуки», в одно мгновение стирающей целые города. Это было похоже на злую магию, заслуживающую если не раболепного подчинения, то хотя бы должного уважения с привкусом заискивания.

Так, сидя в тени дерева, они спокойно обсуждали вчерашнее испытание на «местности». Гражданский внимательно слушал («что бы вы без нас делали», – ухмылялся в душе Пи-Ти), что-то записывал в свой потрёпанный блокнот. Рядом остывала фарфоровая чашка (числящаяся в хозяйстве авиагруппы как раз по такому случаю – для важных гостей).