Игорь Горев - Тень Хиросимы. Роман-легенда

Где-то догорали руины. Знобящий ветер гнал над серыми барханами лёгкие позёмки легчайшей пыли. Картонное небо постепенно очищалось. Клубы дыма, оставшиеся после взрыва, рассеивались и вместе с редкими облаками уносились прочь. Будто и не было ослепляюще-обжигающей вспышки, расплавившей прозрачную утреннюю лазурь, смертельно-ядовитого гриба, появившегося невесть откуда и выросшего до исполинских размеров, заслоняя всё вокруг и раздавливая своей пятой всё живое. Грохот, разрывающий барабанные перепонки, и сжигающее дыхание пекло – растворились бесследно в пространстве и времени.

Причины, всегда недоступные для осознания и понимания вследствие их бесконечности, растворились в бесчисленных законах природы и вернулись к своим первоосновам, где материя всего лишь кубики в руках ребёнка. Причины растворились, оставив на поверхности искорёженные, изуродованные последствия. Последствия, в которые не хотелось верить. Не хотелось, ибо зал был пуст.

Пуст! Тень с трудом оторвал взгляд от ближайшей бархатистой кучки пепла и повернулся в сторону тёмного непроницаемого провала. Оттуда повеяло смертельным холодом и пустотой. Зал был пуст. Он чувствовал это каким-то шестым, обострившимся тут, на необычной сцене, чувством.

Совсем недавно мне казалось, что я вижу отблеск в глазах сидящих по ту сторону мрака… – Тень выпрямился, неотрывно глядя в темноту. Его голова как-то неестественно дёргалась вслед за глазами, словно он искал кого-то среди множества лиц, и не находя, продолжал метаться взглядом по пустоте.

Нет, нет, вспомни, – продолжали галопировать мысли в голове, пытаясь реанимировать память, – уже тогда, в момент твоего появления здесь, на «сцене», партер и ложа были наполовину пусты. А оставшиеся «звёздочки» продолжали тускнеть и гаснуть, навсегда пропадая во тьме. Потом ты отвлёкся беседой с Цивилиусом… Но кто-то ведь должен остаться!? Кто-то ведь должен! Да, да вот там! Я вижу («или, может, только предчувствую – как я могу видеть в абсолютной тьме») вон там где-то на галёрке слабый отблеск от ярко освещённой сцены. Но сколько в нём муки, боли!.. И желания покинуть поскорее зал.

Тень отвернулся, его лихорадило. Противная дрожь сотрясала всё тело, и он ничего не мог с собой поделать.

– Цивилиус!!!

– Что?! – раздался рядом удивлённый хрипловатый голос.

– Цивилиус… – Тень не смог произнести больше ни слова – ему не хватало воздуха, в горле застрял противный комок.

Голос вежливо молчал, ожидая, когда собеседник продолжит свою речь.

– Цивилиус… где я? Я сплю?.. Или я умер?!

– Ты? Знаешь, на твой вопрос легче не ответить, чем мучительно подбирать слова. Ты-то сам можешь ответить: что такое смерть и что значит жить?

– Хм? Да… Думаю, могу. – Тень почему-то сомневался. И что вызывало сомнение, он не мог сейчас ответить. «Может быть, сама жизнь вызывает во мне сомнение?»

– Видишь, ты сомневаешься. Почему рождаются мёртвые дети у живых родителей? И почему живут бездушные люди? Я с незапамятных времён сижу тут, разделяя «зал» и «сцену». И до сих пор не смог ответить сам себе на многие вопросы. Где живые, а где их тени, живущие в лучах этого чёртова прожектора. Где же, в конце концов, жизнь и где игра! – Возникла короткая пауза. – Не смог, – кто-то вздохнул в пустоте. – А ты меня трясёшь за грудки, пытаясь вытрясти ответ: «Цивилиус! Цивилиус!» Что Цивилиус, – в голосе послышались грустные нотки, – так, передаточная шестерёнка. Пусть даже самая совершенная, работающая без потерь и трения. Мне сказали, и я повторил.

– А сценарий?

– Тсс, дружище, я же говорил тебе: не спеши с выводами – так и до суждений недалеко. А добавишь всего лишь одну букву и до осуждения. Я простой Управляющий этого «театра» – исполнитель чужой воли, ты – Тень – творение прожектора и тоже исполнитель в угоду замершего «зрителя». Ты слышишь: всего-то маленький «театр». Пусть даже с его драмами и комедиями, с наигранными слезами и истерическим смехом. Но выйдешь за его стены и вдруг понимаешь: вот она – истина жизни. Щебечущая, горящая мириадами звёзд, шелестящая травинкой и многозначно безмолвствующая непостижимой безграничностью космоса… – простуженный тенор вдруг осёкся.

Наступила тишина, и если бы не потрескивание догорающих «декораций», некогда изображавших чьи-то дома, то можно было бы сказать: мёртвая тишина.

Первым не выдержал Тень – он завис в загадках и остался без ответа.

– Ты почему замолчал?

– Почему? Тень, ты, оказывается, опасный собеседник!

– Я!?

– Ну да.

– Чем же я опасен? – недоумённо пожал плечами Тень.

– Приставкой «со».

– Чего?! Скажи, Цивилиус, кто из нас того… ну…

– Ты хочешь сказать, свихнулся, сошёл с ума? Да!?

– …

– А кто определяет меру сумасшествия? Кому дана такая привилегия? Тебе! Мне! Им, оставшимся в «зале»! Здесь всё искусственно, мой друг. А значит – ложно. Чтобы не солгать, хотя бы самому себе, нужно найти «Выход» и постараться выйти наружу. Отойти на расстояние, а потом оглянуться… Да что это со мной сегодня? Болтаю и болтаю безумолку!

По голосу Тени показалось, что его невидимый собеседник раздосадован и гневается на собственную несдержанность. Он живо представил себе благовидного старичка с шёлковой седой бородой, нервно бегающего из угла в угол своей крохотной суфлёрской будки.

– Почему ты злишься?

– Я? Злюсь? – Цивилиус явно был поставлен в тупик прозвучавшим вопросом. – Ты уверен, что я могу злиться и вообще проявлять какие-либо эмоции. Хе-хе. Интересно. Я ничто, ибо я многолик, или, если тебе угодно, многогласен. Я отражение звука, рождающегося в душевной глубине каждого. Я эхо сцены. Хотя нет… – голос задумчиво замолчал, – кх-кх, – вежливо, по-стариковски мягко откашлялся и продолжил, – как я могу быть эхом, когда эхо вторично, а я – первичен. Великий Триумвират нашёптывает мне свою волю, а я оживляю «сцену», заставляя этих марионеток двигаться и говорить то, что пишется в сценарии.

– Так всё-таки он есть!

– Кто есть?

– Ну, этот, твой Триумвират.

– Он не мой. И никогда не был моим. И как его может не быть, вот сценарий. Триумвират – великий режиссёр. Уж поверь мне. Никто не может так писать: от возвышенно трагичного, до сатирически ничтожного. Никто! И как в нём уживаются злодейство и любовь?! Непостижимо!

– Так направь меня к нему. Меня нет в сценарии! Что мне делать? Ты не знаешь, так, может быть, Он подскажет.

– Кто Он?

Терпение было на исходе. Мало того, что его недавно испепелили дотла, не оставив ничего, только жалкую тень на обгоревшей мостовой. Так ещё теперь и издеваются: играют словами в прятки.

– Ну хватит! Ты… вы слышите меня, хватит хохмить надо мной. Ведь я живой человек! Всему есть предел… Я… – Он понял, что изрёк некоторую несуразицу: как он может быть живым после того, что с ним произошло, и замолчал, опуская бессильно руки и не зная, куда их деть.