Александр Феденко - Частная жизнь мертвых людей (сборник)

«Я должен найти свое», – думал он.

К вечеру дорога привела его к трактиру с постоялым двором, а сама запетляла неизвестно куда.

– Чей это трактир? – спросил Отто, привязав коня и переступив порог.

– Мой, – ответил трактирщик, разглядывая гостя. – Прикажете подать жареного поросеночка?

– Дай мне воды, трактирщик. И прежде чем ты мне что-то предложишь, вели насыпать овса моей лошади.

Он достал из увесистого кошеля монету и щелкнул ею перед трактирщиком о стойку.

– Я вижу, господин не голоден. А что я, бедный трактирщик, могу предложить человеку, путешествующему на коне и с деньгами? Кроме пищи, вина и ночлега – ничего. Но, позвольте мне дерзкий вопрос.

– Спрашивай, если уж разбудил мое любопытство.

– Господин, я вижу, вы прибыли один… – трактирщик замолчал.

– Что с того?

– Простите мою неучтивость – но почему господин путешествует без своей достопочтенной супруги?

Отто вдруг понял, что все это время был несчастен без доброй и любящей жены, и предался глубокой тоске.

– Я понимаю вас, – неловко бормотал трактирщик, – после смерти мой женушки я тоже стал одинок и несчастен. И вот ведь усмешка Всевышнего: дитя ее и лицом, и характером – точно она. До конца дней моих будет мне напоминанием. Одна лишь радость мне суждена, если будет милостив Господь, – увидеть счастливой мою дочку, плоть от плоти моей, и знать, что будет с ней рядом честный человек, когда кончится мое время.

Трактирщик замолчал, расчувствовавшись. И чтобы гость не подумал чего, еще раз спросил:

– Так что, не прикажете ли подать поросеночка?

Отто стала невыносима новая тоска его.

– Подай мне вина… И поросеночка пусть тоже несут.

Он сел за стол и опустил голову. Дочь трактирщика поставила перед ним глиняный кувшин и блюдо с дымящимся, в золоченой корочке поросенком со спекшимся яблоком в стиснутом рту. Молодой жирок игриво сочился по бокам, заманивая, зовя впиться зубами в нежную, только что приготовленную плоть.

Отто поднял глаза и залюбовался – девушка, возникшая перед ним, была очаровательна. На ее щеках играл румянец юности и смущения. У них на постоялом дворе обычно останавливались люди никчемные, грязные, грубые. Они были неинтересны своей простотой. В этом же человеке, в его черных глазах крылась тайна. А еще – он так смотрел на нее. Мужские взгляды пощупывали ее и раньше. Но странная тоска черных глаз была непохожа на привычную жирную похоть прочих постояльцев и щекотала девичье воображение…

– Я вижу, вы человек честный и благородный, – трактирщик замялся, – да и я для дочери ничего не пожалел бы, но, скажу прямо, мне о вас и ваших намерениях ничего не известно. Если Хильда согласна, я препятствовать не стану, и все же… – для смягчения слов он изобразил улыбку, – приданого за ней нисколько не дам. Мне покойница досталась без всякого имущества. Да и ваша душа без корыстного искушения целее будет.

Так Отто женился на Хильде.

Ночью, когда страсть Отто улеглась, он рассудил, что трактир и постоялый двор со временем перейдут к Хильде, а значит, к нему. Но как им жить сейчас? Досада на недоверчивость и жадность тестя, лишившего их с молодой женой полагавшегося по праву, портила Отто торжественное настроение. Старик, конечно, одной ногой в могиле, но что, если он вздумает зацепиться за край ее и провисеть так еще долго?

Отто дождался, когда Хильда уснет, спустился вниз и перерезал трактирщику горло.

Поутру убитого нашли. Отто сказал, что брачную ночь провел с женой. Хильда подтвердила. Ее пугала перспектива, потеряв отца, тут же потерять мужа. Подумать, что отца убил ее же муж, она не смела от ужаса.

В ту ночь Хильда понесла.

После похорон она попросила Отто уехать из этих мест. Отто и самому было в тягость жить в доме убитого им тестя.

«Постоялый двор – скверное дело, – рассуждал Отто. – Любой проходимец может перерезать мне горло и завладеть всем, что теперь есть у меня».

На всякого гостя он смотрел с подозрением. На ночь запирал все двери и ставни на окнах. Но новое утро не приносило облегчения. Жизнь его обрела цену.

Страх Отто нарастал с каждым днем.

Тогда Отто продал постоялый двор и трактир – вместе со сбережениями тестя вышла полная телега денег. Он запряг в нее двух волов и вывел их на дорогу. Усадив беременную жену поверх мешков с золотом и с опаской глядя по сторонам, сел на игреневого коня, и они вместе тронулись в путь.

«Я взял у жизни свое, – думал он, – теперь я должен сохранить это для моего сына».

Они шли много дней и ночей. Дорога стала совсем разбитой, глубокие овраги тянулись по бокам ее, и склоны их были мертвы, даже на дне не было ни ручейка – лишь сухие деревья тянули из темноты свои серые, судорожные руки. Но вот и овраги остались позади, почва сделалась каменистой, и тропа стала почти не видна – разве что сбившийся с пути, заблудившийся скиталец мог забрести сюда.

– Хорошее место, – рассудил Отто, – сюда никто не придет.

Волы вдруг встали. А игреневый конь испуганно повел ноздрями. Впереди не было ничего. Дорога кончилась – под ногами лежала необъятная пропасть. Отто слез с лошади и пошел по краю обрыва, изучая местность. Кругом был один лишь голый камень.

– Здесь я и построю свой дом, – сказал он.

И начал копать в каменистой почве яму. И копал всю ночь, высекая киркой искры из тьмы. Яма получилась очень добротная, похожая на могилу.

В эту ночь Хильда родила сына – на три месяца раньше срока.

Отто спрятал мешки с деньгами в яму, оставив один при себе, завалил тайник камнями, сел на лошадь и уехал. К вечеру потянулись груженые подводы, за ними шла длинная вереница каменотесов. Отто решил построить жилище, которого никогда не было у него и которое он сможет оставить своему сыну.

Хильда плакала над ребенком – мальчик родился без ног.

– Бог наказал нас, – шептала она.

– Ты глупа, что, впрочем, неудивительно – ты всего лишь дочь мертвого трактирщика. Господь дает знак – моему мальчику незачем скитаться по миру, у него с рождения есть все, чего не было у меня. Господь благословил моего сына. Поэтому я назову его Готтфрид.

Отто строил не просто дом – снаружи это была неприступная, величественная крепость. Рабочие день и ночь вырезали из скал огромные камни, тащили их и возводили из них стены. Внутри стен – еще стены. И еще, еще. Если бы вор или убийца и задумал пробраться внутрь – он просто заблудился бы в каменном лабиринте.

Внутри всех стен – в самом центре – осталась лишь небольшая, но полная роскоши и изысканной отделки комната. Посреди нее, под каменным полом, Отто хранил свои деньги.

Рядом лежал маленький Готтфрид и смотрел, как стремительно сужается прямоугольный клочок неба над ним. Но вот балки тяжелым крестом перечеркнули его, на них опустили крышу, и небо исчезло.