Юрий Кудряшов - Вся проза в одном томе

Но вот, уже почти год прошёл, а Германа не отпускал потаённый страх. Он понимал, что за убийство его «закроют» лет на двадцать – бо́льшую и лучшую часть его оставшейся жизни. И не видать ему там женщин, ради любви которых он проделал весь этот путь. А то и сам станет женщиной. Вроде бы он с самого начала знал, что должен через это пройти! Почему же он теперь так боится этого? Всю жизнь насмехался он над обычными людьми, которые ходят по утрам на работу – потому что они не защищены и могут в любой момент стать жертвами таких, как он. Но разве он защищён? Разве ему гарантировано избавление от куда более сильного страдания, от куда более сильной боли? Да и тот, кого он убил, наверное, был когда-то таким же глупым мальчиком, насмотревшимся фильмов с гнусавым переводом. Повернись всё иначе – и сам Герман мог бы оказаться на его месте и погибнуть от его руки!

Он всё сделал правильно – избавился от трупа таким образом, чтобы его не смогли опознать. Однако он знал, что расследование идёт полным ходом. И в каждой «ментовской роже», которая встречалась по пути, он словно читал: «Ну что, Асатиани, попался? Я знаю, что это ты убил! Я слежу за тобой! Ох я ж тебя сейчас засажу!» Невыносимое лето 2010-го словно нарочно было послано небесами для того, чтобы усиливать его страх. Как будто само солнце осуждало его и кричало сверху: «Недолго тебе осталось, бедолага!»

Осенью в одной драке Герману полоснули ножом по лицу. Боже, какая боль! А ведь это только начало! И вновь ему стыдно признать, что это первая сильная боль, которую он испытал в жизни. Глубокий косой шрам от правого уха до самого рта сделал его рябую бандитскую физиономию ещё более устрашающей. Ещё чуть больше уважения в криминальном мире – хотя что толку ему от этого уважения?

Зимой Герман получил ранение куда более страшное. Разрывная пуля насквозь пронзила его левую ладонь. Кисть была порвана в клочья, и её пришлось ампутировать. До конца жизни Герман обречён был ходить с силиконовым протезом вместо кисти. Чёрные кожаные перчатки делали его живую и мёртвую руки похожими друг на друга и стали финальным штрихом в образе конченого бандита. И вновь его самоуверенное: «Подумаешь, и не в таких передрягах бывал!» – за которым скрывалось: «Боже мой, два ранения за год – к чему бы это? Раньше я бы легко увернулся от ножа и пули! Что со мной? Я слабею? Или это и есть наказание?»

Однако шрам на щеке и силиконовая кисть словно раз и навсегда привязывали его к криминальному миру, в который он некогда так стремился. И у него уже не было выбора. Главное мужское качество – упорство – в итоге лишило его главного человеческого качества – права свободного выбора. В погоне за свободой он лишился её окончательно, став добровольным пленником собственного выбора, сделанного по глупости ещё в юности.

А что же женщины? Женщины его любили! Ведь шрамы и протезы украшают мужчину, особенно бандита! Но как это часто бывает, именно та женщина, которую любил он – не любила его. И оказалось, вся его хвалёная мужская сила, храбрость, решительность, упорство – ничего не способны поделать с тем, что женщина просто-напросто не хочет быть с ним. У неё, в отличие от него, был свободный выбор. Герман стеснялся признаться «браткам», что какая-то баба противится отдаться ему – поэтому никому о Свете не рассказывал. Света была его тайной – чем-то интимным, принадлежащим ему одному, хотя она никогда и не принадлежала ему.

– Почему я не нравлюсь тебе? – допекал он её глупыми вопросами. – Это из-за шрама? Или из-за руки? Может, просто из-за моего образа жизни? Или, может быть, твоя мать настроила тебя против меня?

– Нет, я просто тебя не люблю, – спокойно отвечала Света.

Такой ответ не требовал более никакой аргументации, но при этом разбивал в пух и прах всякую аргументацию с его стороны. А её мать и правда противилась их общению в какой бы то ни было форме, хотя сама Света была не против дружеских отношений. Весь из себя такой крутой, Герман не знал, как вести себя с женщиной, не умел ухаживать, не знал приличий и не ведал красивых слов. Утончённая Света физически не могла принять этого неотёсанного грубияна. Обещая золотые горы, украшения, платья и автомобили – он больше просил, чем давал.

Однажды он попросил её сберечь у себя полный мешок оружия. Ему некуда было больше идти с таким грузом. При обыске всё это «добро» непременно нашли бы – и тогда ему не избежать срока. И только о Свете никто не знал – а значит, только у неё никто не стал бы искать. Скрыв это от матери, которая ни за что не допустила бы хранения оружия в своём доме, Света согласилась выручить друга, раз уж это так необходимо было для его спасения. Она пошла на преступление ради него, однако это раз и навсегда поставило между ними непроходимую стену.

– Я иду на это первый и последний раз. Когда заберёшь от меня своё оружие – больше не приходи и забудь обо мне!

Три пистолета, автомат Калашникова, добрая сотня патронов и даже ручная граната всё ещё хранились дома у Светы в начале апреля, когда Герман возвращался из Тулы, куда ездил по Гриновским делам. Два милиционера, которые теперь (совсем как в фильмах Тарантино) назывались полицейскими, примелькались ему ещё по дороге туда. Или ему только казалось, что они его преследуют, потому что у него началась паранойя? Да нет, за ним ведь такой длинный криминальный след! И дело о «мокрухе» до сих пор не закрыто! И он так легко узнаваем с этим шрамом и неподвижной кистью!

Он с самого начала решил ехать на электричке – там до него никому не будет дела. А его машину наверняка уже знают и «ведут». К тому же, электричка – это намного дешевле и практичнее. Там легко затеряться в толпе или даже спрыгнуть в любой момент. Но что же это? Сев в вагон, Герман обнаружил позади себя тех двух мусоров! Они явно смотрели на него. Точно следят! Или, может быть, не уверены, что это он? Что же делать?

Тут-то он и заметил прямо перед собой маленькую, болезненно худенькую девочку. Длинные чёрные волосы, оранжевая курточка, крошечный серенький котёнок в кармане, школьный рюкзачок и огромные раскосые глаза. Словно ангелочек спустился с небес. Только ангелочек этот явно боялся дядю, сидящего напротив. Уж больно страшен тот был.

«Точно! – вдруг осенило Германа. – Приём проверенный и работает безотказно. Мужчину с ребёнком не остановят! Подумают, что это мой ребёнок – и тут же отстанут! Они же знают, что у Германа Асатиани детей нет и никогда не было!»

– Ты откуда такая? – обратился он к девочке. – Неужели совсем одна?

Ребёнок от страха прижался к окну.

– Я – грузинская девочка. Меня зовут Пасико, – только и смогла вымолвить она.

– Это же прекрасно! Я ведь тоже грузин! Мы, грузины, должны помогать друг другу!