Юрий Кудряшов - Вся проза в одном томе

– Понимаю, господин Ллойд, что Вам дороги чувства миссис Гартман. Однако напоминаю Вам, что Вы находитесь под присягой.

Ллойд тяжело вздохнул.

– Да, – произнёс он едва слышно.

– Пожалуйста, громче! – потребовал Боуден.

– Раз Вы спрашиваете – значит и сами знаете.

– И тем не менее Вы обязаны ответить.

– Да, чёрт возьми! У Лео была любовница! – раздражённо прокричал Ллойд на весь зал и тихо добавил: – Луиза, прости.

Гартманесса глядела на него выпученными глазами и с открытым ртом. Она остолбенела так, словно ей сказали, что 2х2=5. Судья Прайс долбил молотком, что было силы, но зал всё не успокаивался.

И тут Луиза соскользнула со своей скамейки и плюхнулась на пол без чувств. Зал зашумел ещё больше.

– Доченька!!! – пронзил всеобщий гомон отчаянный крик миссис Мерилл.

Двое охранников еле удержали её. Заседание пришлось прервать.

Допрос Ллойда заметно добавил очков в пользу Луизы. Никто пока не понимал, зачем Боуден заговорил о какой-то любовнице. Зато реакция Луизы на это известие хорошо подыграла тому невинному образу подсудимой, который пытался нарисовать адвокат.

Предстоял ключевой допрос Луизы, касающийся непосредственно событий того злополучного дня. Адвокат намеренно откладывал его до конца процесса, желая для начала сформировать у присяжных верное представление о личности своей подзащитной. Потому и начал он с финального штриха к портрету Луизы, который должен был развеять слухи об угрозах в её адрес.

– Расскажите нам, миссис Гартман, почему Вы отказались от залога и просили вернуть Вас в камеру?

– Леонард был мне самым близким, самым родным и дорогим человеком. Когда он погиб – для меня это был конец всему, словно это я упала за борт. Я была в каком-то оцепенении, даже не осознавала до конца, что меня обвиняют в его убийстве. Всё это казалось мне каким-то кошмарным сном, как будто не могло происходить в реальности. Мне было всё равно – сидеть в камере или дома. Я не хотела есть, не хотела спать, не хотела жить. Я лишь хотела, чтобы весь этот ужас поскорее закончился и мой Лео ко мне вернулся.

Когда мистер Ллойд внёс за меня залог и я снова оказалась дома – всё там напоминало мне о нём. Каждый сантиметр вызывал какие-то воспоминания. Казалось, даже воздух был пропитан Леонардом. И тут началась эта жуткая травля. Репортёры, телевизионщики, каждый прохожий на улице – все обвиняли меня в его гибели! Даже его слуги, продолжая работать на меня, косо на меня смотрели. Никто не угрожал мне напрямую, но все были уверены, что я убила его. И это было невыносимо. Я захотела обратно в камеру, чтобы закрыться от этого мира. Чтобы ничего не видеть и не слышать. Чтобы остаться наедине с собой в тишине и покое.

– А может быть, – прервал её Боуден, – Вам хотелось спрятаться от собственной совести, которая мучила Вас и продолжает мучить, потому что именно Вы убили своего мужа?

– Я не убивала его!

– Кто же, если не Вы?

– Я не знаю!

– Разве на лодке был ещё кто-то, кроме вас двоих?

– Нет, только мы.

– Если Вы не убивали его – тогда как же Вы объясните разбитую бутылку на полу? Как Вы объясните кровь Вашего мужа и Ваши отпечатки на осколках?

– Я наливала ему виски из той бутылки. Хотя сама я так ни разу и не пробовала алкоголь. Он всегда пил один.

– В подтверждение слов моей подзащитной, – вставил Хассельхофф, – в деле имеются сведения о том, что на яхте был обнаружен только один стакан с отпечатками рук и слюны покойного мистера Гартмана.

– Когда мы выплывали, – продолжила Гартманесса, – было очень тепло и солнечно. И прогнозы обещали такую погоду на всю ночь. Но в океане нас неожиданно застал шторм.

– В подтверждение слов моей подзащитной, – снова добавил адвокат, – в деле также имеются метеосводки, из которых отчётливо видна разница между прогнозом и реальной погодой в ту ночь.

– Когда Леонард выпил стакан виски, я поставила бутылку обратно в шкафчик. Но закрыть забыла. Корабль сильно качало. Мы были внизу и услышали звук бьющегося стекла. Леонард пошёл проверить и наступил на осколки. Оказалось, это бутылка выпала из шкафчика, и Леонард сильно поранил ногу. Я очень плакала, потому что это случилось по моей вине. А он успокаивал меня и убеждал, что это просто случайность.

– Хочу обратить особое внимание присяжных, – не унимался Хассельхофф, – что миссис Гартман была обнаружена лишь на следующее утро. А значит, у неё было предостаточно времени, чтобы избавиться от улик против себя. Неужели, господин Боуден, столь хитрая и расчётливая девушка, какой Вы пытаетесь изобразить мою подзащитную – не додумалась бы до этого?

– Только не та девушка, которая пишет «мамма»! – возразил Боуден. – Ну что ж, допустим, – продолжил он свой допрос. – Мы поверили, что бутылка – это не более чем совпадение. Но как Вы объясните явные следы борьбы, обнаруженные нами на яхте – сдвинутый шкаф, опрокинутый стол, вмятина на стенке, простыни на полу, Ваша разорванная блузка?

Тут Гартманесса неожиданно замолчала и стыдливо отвернулась от публики.

– Миссис Гартман! – повысил голос прокурор. – Вы слышали мой вопрос?

– Я не могу об этом говорить, – пробормотала Луиза.

Хассельхофф явно ожидал чего-то подобного.

– Ваша честь! – обратился он к судье. – Я прошу небольшой перерыв. Мне необходимо переговорить с моей подзащитной.

Был объявлен перерыв. В зале было довольно душно ввиду его переполненности, и народ вышел подышать свежим воздухом. Хассельхофф говорил с Луизой минут десять. Полагаю, они не раз уже обсуждали этот вопрос. Эта тема была самой болезненной для неё. Все это поняли, и в коридоре только о том и переговаривались, пытаясь понять, в чём причина. Но об истинной причине так никто и не догадался.

Вскоре вышел Хассельхофф, подошёл к миссис Мерилл и от имени Луизы попросил её не возвращаться в зал. Та удивилась, но обещала уехать. Удаление матери из зала было непременным условием Луизы. Только в её отсутствие она могла рассказать то, что собиралась. Мать была её честью и совестью. Перед всей многомиллионной общественностью ей не было так стыдно, как перед ней одной.

Народ вернулся в зал, мучимый любопытством перед тем, что сейчас скажет Луиза. Все сидели на редкость тихо и затаённо ждали, боясь чего-нибудь не расслышать. Гартманесса долго молчала, уткнувшись глазами в пол. Она искала слова.

– Понимаете, – вдруг послышался в тишине её звонкий детский голосочек, – Леонард был очень страстным.

– Что значит «страстным»? – не понял Боуден.

– Вы же понимаете, что это значит. Прошу Вас: не заставляйте меня влезать в подробности!