Юрий Кудряшов - Вся проза в одном томе

Я видел лишь один способ выйти из этой ситуации, перечеркнуть и забыть эту глупую историю. Я должен был рассказать всё Насте как есть, чтобы вместе с ней посмеяться над собственной глупостью и слабостью. Честное и откровенное признание – только оно могло вернуть ощущение взаимного доверия, мира и согласия в семье. Только оно могло снять с моей души этот тяжёлый камень.

Я завёз Ядрину его гонорар, забрал её фотографию и тут же помчался домой. Я с трудом дождался её возвращения с работы. Минуты казались мне вечностью. Я ходил по квартире, словно шизофреник, репетируя вслух всё то, что собирался сказать ей. От нервов у меня тряслись руки. Оставь я всё втайне – это сгубило бы нашу любовь. Расскажу ей всё – и наш союз только укрепится. Ошибка, которая признана и исправлена – уже не ошибка, а ценный опыт, как нельзя лучше сближающий людей.

Стоило Насте переступить порог нашей квартиры – как я буквально задушил её в своих объятиях.

– Что с тобой? – удивилась моя благоверная.

– Настенька, прости. Прости! Ради Бога прости меня! Я такой идиот! Я сделал такую чудовищную глупость! Я должен всё тебе рассказать.

Не выпуская её из объятий, даже не давая ей раздеться, не давая вставить ни слова, я скороговоркой оттарабанил заготовленную речь, боясь остановиться, боясь забыть хоть слово, боясь задуматься и не решиться продолжить. Настя глядела на меня большими круглыми глазами, впервые видя меня в таком состоянии.

– Милый, – тихо прошептала она, как только я закончил, – милый, родной, успокойся! Какая глупость, Боже мой! На что ты потратил десять тысяч! Зачем? Ради всего святого, ну зачем ты это сделал?

Она упрекала меня, но упрекала с улыбкой на лице. И я понял, что всё прощено и забыто. Всё закончилось, и камень упал с моей души.

В этот момент я любил её больше, чем когда бы то ни было. В этот момент её лицо, её улыбка казались мне поистине самым прекрасным, что я когда-либо видел. Никогда впредь она не казалась мне такой красивой. И никогда впредь мы не обожали друг друга так сильно и страстно, как в тот вечер. Это был миг счастья, который навсегда останется светлым пятнышком в моей памяти, невзирая на всё то, что произошло дальше.

Неделей позже за досрочно выполненную работу шеф разрешил мне не возвращаться в офис после обеда, а ехать прямиком домой. Я, разумеется, решил сделать Насте сюрприз – не звонил ей и не предупреждал о своём преждевременном возвращении…

Почему я сказал «разумеется»? Да потому что первое же предложение этой главы вызвало в памяти читателя, как и в моей, множество пошлых анекдотов. И дальнейшее до тривиальности предсказуемо. Быть на месте этого анекдотического мужа в реальности – что может быть отвратительнее? И что может быть отвратительнее, чем писать всё это сейчас о себе самом, представляя себе ехидную ухмылку на лице читателя, дескать: «Ага, ну дальше уже всё понятно! Эх, дурак! Не надо было прекращать слежку! Надо было ещё денёк последить для профилактики!»

Вы, верно, предвкушаете сцену порнографического содержания, невольным свидетелем которой я стану, войдя в квартиру. Но я Вас разочарую. Всё гораздо интереснее, чем Вы думаете. И всё самое интересное случится прежде, чем я дойду до двери подъезда.

Будучи ещё метрах в ста от дома, я заметил издали ту самую машину. Сомнений не было: это была «блестящая», о которой говорили старушки. Огромный чёрный джип красовался возле нашего подъезда и не мог не привлечь внимание. Он на порядок выделялся размером, красотой и дороговизной среди всего отечественного автопрома, что стоял рядом. Я видел его впервые. В памяти промелькнула вся эта история со слежкой, которая теперь вызывала у меня только ироничную улыбку.

«Видно, парень всё никак не уговорит бабку переписать завещание, – подумал я. – Ну что ж, удачи тебе, дружище!»

И вдруг из подъезда вышел Ядрин.

«Чёрт возьми, что он тут делает?»

Ядрин огляделся по сторонам, но меня не заметил.

«Тоже мне сыщик!»

Ядрин подошёл к джипу, сел в него и уехал.

И тут словно острый нож пронзил моё сердце. Я замер на месте и не мог пошевелиться. Мои ноги будто сковали цепи. Мелкая ледяная дрожь промчалась по всему телу до кончиков пальцев. Холодный пот проступил на лбу. Я почувствовал, что побледнел как полотно. Всё моментально сошлось в моей голове:

Жена не раз приходила в мой офис. Там-то он её и увидел.

В доме много наших совместных фотографий. Меня он тоже наверняка знал в лицо. Что он почувствовал, когда я зашёл к нему в кабинет? Хладнокровный и непроницаемый – настоящий шпик! Ни один мускул не дрогнул. Спокойно меня выслушал, а сам уже знал наперёд каждое моё слово. И наверняка уже знал, что скажет мне, когда позвонит вечером.

История с бабкой и завещанием – блеф!

Учитель-педераст – ерунда!

Ухажёр, живущий в Америке – вымысел! Даже имя ему придумал. Или услышал от Насти.

Чёрт возьми, до чего складно набрехал! До мельчайших деталей! Ему бы сценарии писать!

Я представил себе, как они вдвоём хохочут надо мной. Надо же было так лохануться! А противнее всего было вспоминать момент, когда я просил у Насти прощения. Таким идиотом меня ещё никто не выставлял! А она всё знала и «простила» меня. Ох как она смеялась про себя!

Именно в этот момент совесть во мне умерла раз и навсегда. Гнев переполнил меня так, что я чуть не лопался. Бледность на моём лице моментально сменилась агрессивной краснотой. Я сжал кулаки так крепко, что захрустели кости. Я готов был бежать со всех ног домой и порвать её на мелкие кусочки голыми руками. Я начал бояться сам себя, потому что никогда ещё не испытывал такой жгучей, испепеляющей ненависти. Никогда ещё не чувствовал в себе отчётливое желание и готовность убить человека. В моей голове пронеслась мысль о тюрьме.

«Нет, – подумал я. – Она не стоит того, чтобы идти из-за неё под суд. Я должен успокоиться. Я должен поступить иначе. Я должен придумать что-то особенное».

Бог весть каких трудов мне это стоило, но я постарался взять себя в руки. Я закрыл глаза и сделал глубокий вдох, как делал это некогда в кабинете Ядрина. Я твёрдо решил не подавать пока виду, что всё знаю. Я буду вести себя, как её любовник – буду хладнокровным и непроницаемым. Мускул не дрогнет на моём лице. Ты ни о чём не догадаешься. Но в то же время я буду тихо про себя думать: как бы поизысканнее, поподлее, пожёстче тебе отомстить; что бы такое выкинуть, чего ты точно от меня не ждёшь, отчего у тебя волосы встанут дыбом; что бы такое сотворить с тобой, чтобы тебе было ещё больнее, чем мне.

Я постою пока здесь, а то вдруг ты поймёшь, что я видел твоего любовника. Тебе пока не нужно об этом знать. Заодно успокоюсь и приду в себя, возьму под контроль свой гнев и научусь улыбаться как ни в чём не бывало, как это умеешь ты, как это умеет твой любовник.