Владимир Зангиев - Чужбина не встречает коврижками. История русского эмигранта

Но я был упорен и позже сказал моей компаньонше:

– Наташа, ты как хочешь, а я буду дальше делать этот материал.

Моя напарница была не менее упорной и решила тоже соучаствовать. Наша статья вскоре вышла в свет под заголовком «Спецпохороны в августе 42-го». И что началось после этого в городе! В редакцию стали приезжать и звонить родственники пропавших без вести во время Великой Отечественной войны. Многие хотели знать где могила их предка. Материал получился громким. Статья была перепечатана одной из краевых газет. Мы продолжали своё расследование. Но почему-то главный редактор больше не давал автомобиль для выездов на место происшествия, на встречи со свидетелями и деловые свидания.

Кто-то незримый чинил препятствия.

В свободное от работы время (если таковое случайно оказывалось у всегда загруженного работой корреспондента), на собственные средства мы продолжали расследование. Но завершить его не удалось…

Вскоре мне главный редактор просто предложил уйти из газеты. Наталья тоже недолго там продержалась после меня.

***

Отец Вениамин в дрожащих пальцах держал пожелтевшую газету с крупно набранным заголовком «Спецпохороны в августе 42-го» и долго молча разглядывал меня, затем, пробормотал:

– И вас не упрятали в тюрьму? И ничего с вами не сделали?

– Как видите я цел.

– Да, изменились в России времена. А раньше такое бы там не сошло с рук. Вон Солженицын писал в «Новом русском слове» как там расправлялись с ним и с другими диссидентами.

– Батюшка, Горбачёв дал нам вкусить демократии. При нём было рассекречено много умалчиваемой информации. Секретные службы были реорганизованы. Вот и стало возможным отдельным личностям проявлять свой норов.

– Да-да, поменялись порядки в России. Итак, что же вы хотите от меня?

Я почувствовал, что расположил к себе старика и что наступил благоприятный момент – теперь можно излагать свою просьбу. И я решительно начал:

– Отец Вениамин, у меня нет никаких знакомых в Чили, осталось всего около 300 долларов, я не знаю испанский язык, нет рабочей визы, нет жилья, где бы я мог остановиться. Прошу вас, помогите мне с жилищем. Когда-нибудь может быть и я вам пригожусь.

– Вы зря так рассчитываете на меня. Даже не знаю, чем могу вам помочь? Ну хорошо, я подумаю. Сейчас у меня мало времени, собираюсь в дорогу: умер один из русских – он старый и уважаемый прихожанин нашей церкви и нужно ехать отпевать его в Вальдивию, это на юге Чили. Через три дня вернусь. К тому времени может быть удастся что-нибудь решить с вашим обустройством.

– Батюшка, а не мог бы я эти три дня где-нибудь здесь в монастыре подождать вашего возвращения? Мне абсолютно некуда податься. Мне бы какой-нибудь угол, лишь бы было где переночевать.

– Хорошо, я поговорю с Аллой, чтобы она вас пристроила до моего приезда. А сейчас, до свидания. Мне нужно торопиться. Идите к Алле, а я ей позвоню насчёт вас.

– Да, он мне позвонил и попросил, чтобы я вам помогла найти ночлег на три дня, пока батюшка приедет из Вальдивии, – сказала Алла. – Но я не хозяйка в монастыре. Надо идти к матушке Ульяне и спрашивать её разрешения. А она если узнает о том, что за вас ходатайствует отец Вениамин, то непременно откажет. Такие у них антагонистские отношения. Живут как кошка с собакой.

– Аллочка, ну подумайте получше, вы ведь знаете здешнюю обстановку и только вы можете мне помочь, – жалобно взмолился я.

– Ладно, располагайтесь полка в нашей комнате: смотрите телевизор, вот печенье с кока-колой – угощайтесь. А вечером приедет мой муж Юра после работы, и мы с ним что-нибудь придумаем, чем бы вам помочь. Только из комнаты, пожалуйста, не выходите – вас никто не должен видеть. А я пойду, мне нужно работать.

Я остался один. Стал рассматривать помещение – пристанище русских эмигрантов. Жилище было небольшое, довольно скромное даже для такой маленькой семьи, состоящей всего из трёх человек. Единственное небольшое окно пропускало внутрь совсем немного солнечного света. Широкая двуспальная кровать занимала обширную часть пространства. Далее, в углу пристроили тумбочку с телевизором, а в смежном углу небольшой столик с парой старых стульев. Прямо под окном стояло обшитое материей потёртое кресло, в котором и умостился я. Да, ещё в дальней от окна стене, рядом с входной дверью, находился встроенный шкаф, где были, видимо, убраны остальные вещи, ибо в самой комнате было всё прибрано и чисто – заметно присутствие хозяйской руки. На стенах красовались развешанные иконки и семейные фотографии. Вот и весь внутренний интерьер.

Я попил кока-колы вприкуску с печеньем и стал смотреть телевизор. Но вскоре такое занятие мне наскучило потому, что для меня это было всё равно, что смотреть немое кино: действие вижу, а языка не понимаю. Так, незаметно сморила усталость, и я заснул в кресле. Проснулся от звука открываемой входной двери. Пришла Алла вместе с другой молодой худощавой женщиной европейской наружности. У женщины были красивые миндалевидные, но отчего-то печальные глаза. Алла представила нас друг другу. Женщину звали Галиной, родом она из Украины. Новая знакомая столь активно приступила ко мне с вопросами, что я не успевал ещё ответить на один, как тут же следовал другой. Её интересовало всё: как люди сейчас выживают у нас, что кушают, есть ли работа, какова зарплата, стало ли медицинское обслуживание платным, пенсии выплачивают ли вовремя, не отменили ли льготы ветеранам Великой отечественной войны и т. д.

Чем я мог её порадовать? Она столь искренне переживала ухудшение жизни в России, что это недвусмысленно отражалось на её лице.

– У меня мама осталась на Украине одна, – поведала Галина. – А чем я ей могу помочь? Заработок имею небольшой, муж ничего не зарабатывает, сын учится в школе, сама учусь на курсах косметологов – и за всё надо платить: за обучение, за аренду жилья, за проезд в городском транспорте, за коммунальные услуги. На покупку продуктов питания денег почти не остаётся. Вот так нам сладко живётся в этой загранице.

– Но вы-то можете здесь хоть как-то изменить ситуацию, – возразил я, – а в странах постсоветского пространства это совершенно невозможно, там ситуация необратима. Всё усугубляется тем, что криминал обрёл значительное положение во всех сферах деятельности общества. Государственные же институты утратили свои позиции, да и вообще, слились всё с тем же криминалом, то есть, практически стали антинародными. Государство словно главной своей задачей поставило – уничтожение собственного народа: его и морят голодом, и травят химией, отняли многие социальные завоевания. Жизнь стала совершенно невыносимой.

– Что же мне делать? Как помочь матери? – на ресницах Галины заблестели слёзы. – Я слышала, что там есть случаи голодной смерти. Скажите, неужели это правда?