Владимир Зангиев - Чужбина не встречает коврижками. История русского эмигранта

– Не знаю, что и делать? – блестя повлажневшими глазами, доверительно делилась со мною Галина. – Жаль престарелую мамашу, оставшуюся там, дома. Она постоянно жалуется на трудную жизнь, а мы ей ничем помочь не можем. Забрать же сюда, как видишь, тоже невозможно. Она думает, раз мы три года за границей, значит уже достаточно разбогатели, а ей не хотим помочь.

– Конечно, – согласился я, – у нас бытует мнение, будто за границей коврижки сыплются с неба.

– Ага! – оживилась Галя. – Только рот разевай. Скоро сам во всём убедишься.

Эта женщина хорошо знала прозу жизни и её слова отнюдь не были голым пророчеством, хотя я действительно очень скоро познал положение дел, – просто Галинин житейский опыт формировал в ней бытовую мудрость. А безысходности нет места там, где преобладает разум. В стихотворении «Вечности оскал» хорошо переданы все эти чувства:

Так и провёл я всё время до воскресенья, ожидая возвращения отца Вениамина, в семье Галины. А в воскресенье с утра в компании своих новых друзей – Галины и Юры с Аллой отправился на воскресное богослужение в русской церкви с трепетным намереньем встретиться со священником и узнать коим образом разрешится моя судьба. Во дворе при церкви собралось человек пятьдесят народу, присутствовало много детей. Против небрежно одевающихся латиносов здесь, наоборот, все были опрятны, хотя и публика присутствовала разношерстная: были и так называемые старые русские – эмигранты первой волны, после Гражданской войны малыми детьми с родителями покинувшие взбаламутившуюся родину, и эмигранты второй волны – полицаи и власовцы, бежавшие с немцами после поражения, нанесённого им Советскими войсками, а также, были новые русские, такие как я, в результате развала социалистической системы пустившиеся с дорожной сумой в поисках счастья по всему миру. Последние чувствовали себя полными изгоями, поскольку в отличие от эмигрантов предыдущих двух волн были неимущи и, к тому же, словно прокажённые, несли на себе чёрную метку коммунизма. Во всяком случае, такими их здесь считали. Старые эмигранты и их отпрыски с соотечественниками моего поколения почти не общались и относились к вновь прибывшим с пренебрежением и с нескрываемым презрением. Старые русские вели себя чинно, важно, по-хозяйски вальяжно. Новые же были гораздо проще и радостно приветствовали друг друга.

Церковь в Чили для русской колонии словно лобное место – здесь все собирались и отсюда начинались все знакомства. Под лоно православного храма стекались верующие и неверующие представители некогда единой страны, а также, приверженцы иных вероисповеданий, ибо церковь для всех служила неким клубом, где можно было найти друзей, обменяться информацией, достать русские газеты и книги, наконец, здесь формировались мужские компании для того, чтобы весело провести выходной. Во всё это меня, по ходу, посвятили мои новые друзья. Незаметно Галина, как бы, представляла мне отдельных персон на этом своеобразном дефиле.

– Вот этот прямой старикан, – шептала тихонько мне она, – самый богатый, владеет медной шахтой в Антафагасте. Он делает в церкви самые щедрые взносы. А тот, невысокого роста, в элегантном дорогом костюме подвижный старик – Борис Гаузен. Его отец был белогвардейским генералом. Сам Борис воспитывался в Русском кадетском корпусе в Югославии, там кадетов поместили после разгрома Российской империи. Теперь генеральский отпрыск является учредителем так называемого «Кладбищенского общества», которое заправляет частным русским кладбищем под Сантьяго. Так что, не брезгует он зарабатывать на смерти соотечественников. Ещё этот делец вместе с супругой состоят в Церковном совете и пожертвования прихожан не минуют их проворных предприимчивых рук. А вот эта суетливая пожилая дама – самая вредная из всех.

– Которая? – увлечённый заочным знакомством, переспросил я. – Та, седая, с острым носом, похожая на старуху Шепокляк из мультфильма?

– Она самая, – подтвердила моя собеседница. – Зовут Зоя Степановна, но за глаза все наши её называют Фельдфебельшей. Она любит раздавать команды, ведь является комендантом при церкви и состоит в Церковном совете. По-русски она говорит с сильным немецким акцентом и, говорят, во время Второй мировой войны служила фельдфебелем в фашистской армии. Страшно ненавидит новых русских, то есть, нас. С ней лучше не связываться, ибо у неё с нашим братом разговор короткий.

– А кто такая вон та чилийка под руку с мужчиной славянской наружности?

– Это Нелли Салас с мужем Сашей Гореловым. Она поэтесса, долго жила и училась в Питере. Её ребёнком родители увезли в Советский Союз. Отец Нелли был коммунистом в то время, когда в Чили произошёл путч и к власти пришёл Пиночет. Она славная и любит Россию сильнее, чем любой русский. А эта симпатичная молодая женщина с румяными щеками – Татьяна Лацко. Рядом с ней, в чёрном, – её мать. Лацков здесь целое семейство. Это какие-то дальние родственники отца Вениамина. Он старый – ему уже 84 года, а своей семьи нет. От одиночества и стал разыскивать хоть каких-нибудь родственников на родной Украине. Так и нашёл свою троюродную племянницу – мамашу Лацко, а та не заставила себя долго уговаривать – взяла да нагрянула с многочисленным своим выводком к объявившемуся богатенькому дядюшке. Теперь она в русской церкви всё подгребает под себя, и батюшка стал послушен её воле. Хищница терпеливо дожидается его кончины, чтоб завладеть наследством. После нищего существования в прошлом эта дама узрела реальный намёк фортуны и цепко ухватила за хвост удачу. Старшая дочь Татьяна поёт в церковном хоре, а мать контролирует все батюшкины контакты. А сейчас быстро прикрой меня от того прыткого старикашки, – вдруг забеспокоилась Галина, прячась за мою спину.

По церковному двору бодро шёл разбитного вида дедок, щегольски одетый, при галстуке и в костюме нараспашку. Он весело шутил и заговаривал со всеми без разбора присутствующими, особенно уделял внимание женщинам. Те с визгом отстранялись от его