Геннадий Ильин - Любовь и небо

За три последующих дня после приезда я перезнакомился с многочисленной барачной детворой, подсознательно определяя, кто есть кто. Мне очень понравился Саша Доронин, низкорослый славный крепыш с девичьим лицом и золотистыми кудряшками. Высокий, как жердь, Генка Тимофеев с плутоватыми зелёными глазами вызвал настороженность, а Валька Нестерова обратила на себя внимание тем, что носила под кофточкой ещё не созревшие, но уже видимые груди.

Разные по форме и содержанию, нас всех объединяли, по крайней мере, две вещи: более, чем скромная одежда и непроходящий голодный блеск глаз.

Следуя многовековой традиции, родители устроили новоселье. На праздник пришли несколько отцовых товарищей по работе, в том числе и Иван Лексеич с неразлучной гармонью подмышкой и со своей супругой Марией Олимпиевной . По случаю торжества мать расстаралась, и на сдвинутых столах, дразня глаза и обоняние, стояли тарелки с винегретом, селёдочкой и колбаской, огурчики и другая сопутствующая предстоящей выпивки снедь. В углу, прямо у дверей, стоял на табуретке пузатый чайник с наваренной бражкой – популярным напитком рабочего класса и местной интеллигенции.

С приходом гостей и без того небольшая комнатушка сузилась до размеров спичечного коробка.

Пацанва, как всегда, роилась в коридоре за дверью. Мать угостила каждого конфетками – подушечками, но ребята не расходились, надеясь получить что – нибудь посущественней.

Когда взрослые подвыпили и от тостов перешли к хоровому пению, я потихоньку стал таскать со стола съестное и угощать моих новых приятелей. Добыча немедленно исчезала в желудках прожорливой саранчи.

– Ты бы бражки вынес, – нагло потребовал Генка, прожёвывая бутерброд с селёдкой. – Знаешь, какая она сладкая! – и он соблазнительно почмокал толстыми губами.

Мне, разумеется, не хотелось падать в грязь лицом перед новоиспечёнными друзьями и, улучив момент, когда взрослые увлеклись разговором, я благополучно чайник умыкнул. Вся ватага во главе со мной немедленно растворилась между сараями, и через пару минут на дне чайника не осталось даже гущи.

Операция прошла успешно, чайник вернулся на место, а подогретая детвора от души дурачилась до глубокой ночи. Меня хвалили, а я, счастливый, витал в облаках.

Никакие человеческие действия, однако, не проходят бесследно. В этом я убедился наутро, когда начались разборки с соседями. Разъярённые мамы откровенно и жёстко высказывали родителям всё, что обо мне думают. «Не успел заявиться, а уже начал спаивать малолетних», – так прозвучала из их уст самая мягкая фраза в мой адрес. В глубине души я им сочувствовал, когда узнал, что двое из наших ночью бессовестно облевались.

Эпилогом этой грустной истории стала показательная порка, во время которой я старательно демонстрировал свои голосовые данные, сладостным елеем разливающиеся по сердцам моих обличительниц. Странно, но себя я чувствовал превосходно, хотя во вчерашней пирушке не отставал от сверстников. Наверняка сказался приобретённый опыт.

Года два назад, ещё в Сталинграде, наварив на продаже воды червонец, я дефилировал по базару в поисках недорогого, но подходящего для еды продукта. Времени было навалом, и я не торопился с выбором. Да и сумма, которой я мог распорядиться, не оттягивала карман.

Остановил меня звонкий тенор зазывалы, доносившийся из середины плотного кольца людей:

– Эй, навались, у кого деньги завелись! Делайте ставки! Выдаю без справки за рубаль – десять, за десять – сто!

Активно поработав локтями и по пути схлопотав подзатыльник, я пробрался к центру круга и увидел рулетку возле одноногого мужика в потёртой армейской гимнастёрке и замусоленных временем, неопределённого цвета, брюках. Самодельная рулетка представляла собой круг диаметром сантиметров в двадцать, разделённый сапожными гвоздиками на сектора. Каждому сектору присваивался порядковый номер. Из центра, как из ротора двигателя, возвышалась ось с перпендикулярно прикрепленной к ней штангой, на конце которой находилась мягкая пуховая кисточка, скользящая при движении по гвоздикам. На каком из секторов кисточка останавливалась, тот и выигрывал. Если, конечно, на него была сделана ставка. Вот так. Просто, как всё гениальное.

Я долго следил за игрой, завидуя везунчикам, и всё больше соглашался с мыслью, что и мне стоит рискнуть. Это тебе не «напёрсток» и не «двойная петля», построенные на надувательстве, уверял я себя. Здесь всё чисто, без обмана, здесь господствует господин Случай. А вдруг фортуна и мне улыбнётся!

Подставные, работающие на крупье-инвалида, потрясая пачками выигранных денег, умело подогревали алчущих в мгновение ока обогатиться обывателей.

И я решился поставить свою последнюю десятку. Кажется, это был номер 31-й.

Замерев в ожидании, я неотрывно следил за бешено бегущим пёрышком, умоляя его остановиться перед моими деньгами. И потерял дар речи, когда это произошло.

– Эй, кто на тридцать первого ставил? – поднял голову крупье. – Что, нету такого?

– Да вот он, – потрепал меня по голове кто-то из стоящих обок. – Слышь, парень, забирай свой выигрыш.

Обалдевший от неожиданной удачи, я выскочил из толпы, сжимая в потной руке пачку замусоленных бумажек. Такой суммы денег у меня ещё никогда не было. В уме я уже прикидывал, на что их истрачу. Но прежде всего надо было купить хотя бы два стакана пшена.

Размахивая пустым чайником, в приподнятом настроении, я уже навострился топать домой, когда увидел у выхода тётку, торгующей домашним вином. «А почему бы не спрыснуть удачу, как делает это отец, принося домой зарплату, – подумалось мне. – Чтобы её не вспугнуть?».

Я подошёл к торговке и солидно выложил перед ней десятку. Она молча отмерила стограммовый стаканчик из четверти – трёхлитровой высокой бутыли с узким горлышком – и пододвинула ко мне. Я отхлебнул тягучей жидкости, и она мне понравилась. Настойка готовилась из настоящей смородины.

Я быстро допил остатки и почувствовал, как по всему телу разлилась тёплая волна. Однако чем ближе я подходил к дому, тем всё более ощущал, как тяжелели ноги. В голове шумело, а земля слегка раскачивалась.

Кое – как спрятав остатки денег в тайничок, я поспешил подняться домой. Матери, к счастью, не было, и я сразу же лёг.

Наверное я заснул, потому что разбудили меня прикосновения её рук.

– Никак заболел, – сказала мама с беспокойством, щупая мой лоб. – Дай-ка я с тобой лягу.

Вдруг она глубоко потянула носом, внимательно посмотрела в мои глаза и вкрадчиво сказала:

– Постой, постой… А ну-ка дыхни.

Через пять минут моя первая тайная пьянка была раскрыта, и я клятвенно обещал никогда более не совершать опрометчивых поступков.