Татьяна Полуянова - Младенцы спали без улыбок. Рассказы

– Ну, вот и готова юбочка! Примерь-ка!

Я вертелась перед зеркалом и ужасно нравилась себе.

– Бабуля! Ты мировая! Ни у кого такой юбки нет!

– Вот! А представь себе, душ, если бы я петлю пропустила – была бы дырка. А я бы сказала: и так сойдёт!

– Ну, бабушка! – кидалась я ей на шею и целовала в мягкую щёку.

Курить папиросы, как и многому другому, бабушку научила жизнь. Когда пришло известие, что на Курской дуге муж Иван погиб смертью храбрых, у неё на руках остались четверо: два сына и две дочки. И всех бабушка вырастила, вывела в люди.

Бабушка умела делать всё: шила крепдешиновые платья деревенским модницам, пряла из пушистой кудели пряжу и вязала носки и варежки, ткала длинные полосатые дорожки. А ещё она могла ошкурить бревно, ловко орудуя топором, и запросто отремонтировать покосившийся забор. А однажды даже переложила задымившую вдруг печку.

– Не боги горшки обжигают, – задумчиво говорила баба Катя, по-мужски раскуривая папироску, а после смело бралась за всякую незнакомую, даже и мужицкую работу, сделать которую было больше некому.

Дневной запас летнего зноя к вечеру долгожданно заканчивался. Подгоняемое осмелевшим ветерком солнце готовилось тяжело плюхнуться в воду уходящей за горизонт Томи. Деревенские ребятишки, лишь недавно вылезшие из речки, наскоро поливали огурцы и бежали встречать из стада коров. Я, хоть и городская – приехала к бабушке на каникулы – тоже приходила с хлебной горбушкой за Красулей и провожала во двор. Пока бабушка доила – отгоняла жгучих мух, от которых корова за день уже остервенилась, мотала рогами, хлестала хвостом и норовила пнуть подойник. Я махала полотенцем, а мыслями была уже на поляне. О, как любили мы эти вечера!

Но баба Катя, ласково разговаривая с коровой, долго возилась в сарае, потом несла подойник домой – цедить.

– Никуда твои ребята не денутся, – ворчала она, не отпуская меня, пока не выпью кружку парного молока.

Когда я вышла, вихлясто демонстрируя вязаную радугу новой юбки, наши играли на поляне в третий-лишний. Немного постояла в сторонке, давая возможность оценить обновку и высматривая, куда мне встать, потом ринулась в круг. Ребята носились как угорелые, с визгом уворачивались от ремня в руках водящего, который старался побольнее жогнуть раззяву или не слишком ловкого бегуна.

– Танька! Беги! – услышала я и рванула по кругу.

Оглянулась. Серёжка Килин с жуткой ухмылкой щёлкал ремнём, совсем как пастух в деревенском стаде – кнутом.

Я прибавила ходу, но вместо того, чтобы встать к кому-нибудь третьей, почему-то выскочила из круга и помчалась по улице.

– Танька! Танька! – скандировали те, кто был «за меня». Пацаны болели за Серёжку:

– Давай, Килька! Лови городскую! Держи её!

Я неслась сломя голову, с ужасом ожидая, что вот-вот полоснёт ремень по голым ногам. И даже не заметила, как Килька вернулся в круг, решив, что несолидно пятикласснику гнать по всей улице городскую малявку. Я продолжала улепётывать, слыша звуки погони. Сменив Кильку, бежал теперь за мной ничейный уличный пёс. Вообще-то Прибой был не злой, но, унаследовав от неизвестных предков страсть догонять движущиеся предметы, он не мог упустить такую лёгкую добычу, как ошалелая от паники девчонка.

Горячее хриплое дыхание за спиной, и тут же меня схватили за подол. Не задумываясь, перепрыгнула, как через скакалку, и полетела дальше. Взрыв хохота заставил оглянуться. Килька и ребята ржали на поляне, показывая на меня пальцами. Зато рядом, в моей новой юбке, озадаченно вертелся вокруг самого себя Прибой. Лохматая башка и передние лапы проскочили в неё, а туловище крепко охватила резинка. Юбка сидела на собаке как влитая, только сзади топорщилась над хвостом. Ребята повалились на траву от хохота, а я со слезами убежала в дом.

Юбку потом принёс Килька и отдал бабушке.

– Вот держите, эта юбка вашу внучку спасла! Если б не она, Прибой Таньку как курицу бы порвал! – услышала я из угла, куда забилась плакать.

В шестом классе я, как большая, строчила на машинке своё первое платье, бабушка и тут вставила словечко:

– Не торопись, душ. Когда наденешь – никто не узнает, сколько времени ты его шила – два часа или неделю, зато все будут видеть, хорошо ли сидит, аккуратные ли шовчики.

– Да они же с изнанки! Кто их увидит? – сердилась я, потому что мне не терпелось выйти на улицу и показать обновку подружкам.

Когда у меня родилась дочка, бабушка уже не вставала с постели, и вскоре её не стало. Но каждый раз, когда шила дочке наряды, пуская в дело любой клочок ткани или моток ниток, я вспоминала её с благодарностью.

– Мама! Меня Андрей в театр пригласил! А мне надеть совсем нечего! – прижалась ко мне Настя.

– Надень то, что я шила тебе на выпускной, – слабым после больницы голосом сказала я.

– Ну, мам, кто же в выпускном в театр ходит? – канючила дочь, и я принялась за кройку.

Режу ткань острыми ножницами, а самой дурно. Всего три недели назад мне вот так же разрезали живот, удаляя невесть откуда взявшуюся опухоль, слава Богу, доброкачественную.

Хирург, усатая немолодая грузинка, покрикивала на меня во время операции:

– Нэ шевэли кишками, жэнщина!

Потом, из лучших побуждений, чтобы шовчик был тоненький и красивый, зашила его нитками естественного происхождения, кажется, из бараньих жилок. Я хоть и Овен по гороскопу, но бараньи жилки почему-то во мне не приживались, шло отторжение, шов никак не хотел срастаться. Я чувствовала слабость и панику. Меня так и выписали, с дыркой в животе, справедливо решив, что дома она зарастёт скорее.

Руки подрагивали от слабости, и строчки на платье выходили неровные, кривоватые.

«Носи платье – не скидывай, терпи горе – не сказывай!» – вспомнила я одну из бабушкиных поговорок. Строчила и строчила, по нескольку раз пробегая на машинке одно и то же место. Старалась все швы зашить покрепче.

Протянула дочке платье, а самой неловко за неаккуратные строчки.

– Да, ладно, мам, они же с изнанки! Кто их увидит!

Я выздоровела и сшила Насте ещё несколько новых платьев. Но, отправляясь в универ на очередной экзамен, дочь всегда надевала то, с неровными строчками, говоря, что оно приносит удачу.

Я стою перед зеркалом. Вот так, незаметно, стала бабушкой. Глаза всё те же – карие. Та же косоватая чёлка – люблю подравнивать сама! Но уже слегка помялась морщинками кожа, провисла под подбородком. С возрастом становлюсь всё больше похожа на бабу Катю. Только без папироски во рту. Курить я так и не научилась. Да и ладно, ни к чему мне. И внучки у меня пока нет. Зато есть два внука. Старшему уже восемь лет. После летних каникул собирается на занятия по каратэ.

– Баба Таня, а где моё кимоно?

– Да вот же оно.