М. Ерник - Душегубы. Хроника гонки на выживание

– Садись, – предложил он Сайкину, останавливаясь перед унитазом.

– Зачем?

Недоумение Сайкина звучало искренне, но Кулагина оно не проняло.

– Испытателем будешь.

– А-а-а, – натянуто улыбнулся Сайкин. – Благодарствуйте. Только мы люди простые, на корточках привыкши.

– Это больные у тебя на корточках привыкши. А у самого дома, поди, с каким-нибудь гидромассажем. Садись, – повторил он приглашение.

– Игорь Дмитриевич, – сбавил тон Сайкин. – Неудобно. Народ кругом.

– Тебе неудобно? Тогда я испытаю.

Не медля ни секунды, Кулагин нажал кнопку смыва. Тихо и интеллигентно импортный унитаз выпустил струю воды и заполнился едва ли не до самых краёв. Вопреки ожиданиям любого, кто имел дело с подобными устройствами, вода уходить не собиралась. Чистая и прозрачная, она, словно горное озеро, заполняла девственную чистоту новой керамики. Лёгкая рябь, пробегая от берега к берегу, создавала удивительную атмосферу философского умиротворения, способную привести в душевное равновесие не только ценителя фэншуй, но и любого созерцателя.

Только на Кулагина она не произвела должного действия.

– Это что такое? – грозно прозвучал в тишине его голос.

– Ну… это, наверное… унитаз импортный, наверно, такая конструкция…

– Ты что, надумал больных в унитазе топить?

– Нет, – честно признался Сайкин.

– Тогда повторяю вопрос. Это что такое?

– С канализацией проблемы, – прозвучал из палаты голос тени Сайкина. – Предположительно – ошибки монтажа. Сейчас уточняем.

Грубо отодвинув Сайкина, Кулагин шагнул в коридор и остановился.

– Так! – подвёл он итог. – Деньги потрачены, деньги немалые – и ничего не работает. Есть у тебя хоть что-то в нормальном состоянии?

– Есть! – прозвучал голос из коридора.

Молодой задор и вдохновляющий пафос могли подсказать Кулагину, что голос не принадлежит ни Сайкину, ни его тени. Возможно, он и догадался о том, кто был владельцем этого голоса, но секунду промедлил. И за эту секунду в люминесцентном свете больничного плафона возникла почти нематериальная фигура Кокошина.

– Есть, – повторил он, воспользовавшись паузой. – Вы ещё наш морг не видели. Это, доложу я вам, произведение искусства. Любой, даже столичный житель, почёл бы за счастье стать посетителем нашего морга.

Ни молодой задор, ни пафос речи Кокошина не сумели растопить сердце Кулагина. Разделить с главврачом его восторг и немедленно отправиться в морг он не пожелал. Вместо этого губернатор безнадёжно махнул рукой и направился к выходу.

– Игорь Дмитриевич, – семенил сзади Сайкин. – Да вы не переживайте. Всё сделаем, всё устраним. Дайте только срок…

– А сроку я тебе даю неделю, – перебил его Кулагин. – Не сделаешь ты – сделаю я. Сделаю тебе полную финансовую проверку. Ты, Сайкин, у меня давно на заметке.

– Зачем вы так? – засуетился Сайкин. – Вы же меня давно знаете. Я же свой в доску. Разобьюсь, но сделаю. А трудности – у кого их не бывает. Вспомните, как вы область поднимали. Сколько врагов вокруг было! Все хотели вашей отставки. Только мы вас тогда поддержали. Мы – ваша опора! Мы да Марта.

Услышав имя любимой собаки, Кулагин остановился и вздохнул.

– Кстати, как здоровье Марточки? – уловив настроение Кулагина, поинтересовался Сайкин.

– Хворает. Ножки болят. Артрит, понимаешь ли, как у человека.

– А к врачам – не пробовали?

– Да какие сейчас ветеринары? Была в Бродах одна знахарка. Она Марту на ногах держала. Да недавно померла. Теперь не знаю, что и делать.

– Вы бы сказали! Я через сына поинтересуюсь. В Штатах всё-таки медицина на уровне.

– Да что там твои Штаты, – скривился Кулагин. – Привыкли галдеть: «Ах, Америка, ах, Америка!» Любой наш деревенский костоправ в медицине понимает больше, чем все твои американцы. Ты лучше скажи, как там сын?

Такой поворот темы позволил Сайкину гордо выпрямиться:

– Спасибо. Нормально. Работает в лаборатории. Хвалиться пока рано, но кое-какие успехи есть.

– Звонит? Пишет?

– Звонить – дорого. Да и пишет, стервец, мало. Говорит, пока успеха не добьюсь, беспокоить не стану.

– Молодец. С характером, – оценил Кулагин.

– Да, – с достоинством ответил Сайкин. – Это наше фамильное.

– Фамильное? – с нотками недоброжелательности переспросил Кулагин. – Что же ты его с такими фамильными достоинствами в Америку отпустил? Ему что, в родной стране делать нечего?

– Так ведь это, Игорь Дмитриевич, молодёжь. Новое поколение… опять же – глобализация…

– Раньше эта глобализация проще называлась – империализм. А сейчас понапридумывали новых слов…

Кулагин остановился у двери, предусмотрительно распахнутой Николаем.

– И молодёжь распустили… – добавил он в задумчивости.

Тяжёлая рука Кулагина легла на дверцу автомобиля.

– Ладно. Что там у тебя завтра? – повернулся он к Сайкину.

– Небольшой банкет на базе отдыха.

– Это в честь чего? В честь недостроенной больницы?

– Достроим! – успокоил его Сайкин.

– Смотри, на всё неделя, не больше!

– Сделаем, – всё больше проникался энтузиазмом Сайкин. – Приезжайте! Отдохнёте, пообщаетесь с людьми. Люди в вас верят, а вы вдохновляете их своим присутствием. Увидите, как мы преобразили базу отдыха. И Марточку берите, пусть она тоже отдохнёт душой на природе.

– Ладно, – не меняя хмурого выражения лица, согласился Кулагин. – Буду. Жди.

Хлопнула дверь губернаторского внедорожника. Обдав Сайкина и присутствующих чёрным выхлопом дизеля, машина рванула к выходу. И пока она не скрылась за поворотом, и Сайкин, и всё его сопровождение молча смотрели ей вслед. Однако чем больше удалялась машина, тем строже становился взгляд мэра. Когда же едва различимый силуэт её скрылся за поворотом, Сайкин повернулся и, не обращаясь к присутствующим, коротко скомандовал:

– Все за мной!

Под звуки продолжающегося праздника процессия вновь направилась к входу в больничный корпус, но теперь её возглавлял Сайкин. Он медленно шёл в двух-трёх шагах впереди своей свиты с лицом, озарённым мыслью. Сайкин молчал, молчало и всё его сопровождение. Даже Кокошин, удручённый нежеланием губернатора посетить морг, безмолвно смотрел себе под ноги и тяжело вздыхал.

Перед дверью в вестибюль Сайкин остановился. Заложив руки за спину, он смотрелся в матовое стекло двери и тихо покачивал головой. Анатолий Фомич думал. Он думал о городе, и это должен был понимать каждый. И все это понимали. Ни один из присутствующих даже лёгким покашливанием не решался прервать течение этой мысли, пока сам Сайкин не остановил этот процесс.

В ту же секунду лицо его изменилось. Он обернулся, и перед сопровождающими предстал совершенно иной человек. Суровым взглядом он смерил свою свиту. Это был взгляд человека, привыкшего к крови.