М. Ерник - Душегубы. Хроника гонки на выживание

– Ну что же, господа, – произнёс он так, что слабонервные могли лишиться чувств. – Для начала…

Сайкин не завершил фразу. Он вдруг заметил, что его сопровождение увеличилось. Чуть в стороне, в тени большого мусорного бака, вытянувшись от напряжения как струна, стоял большой рыжий пёс. Он внимательно изучал Сайкина и при этом нехорошо скалился. Не желая уточнять, кто здесь главный, Анатолий Фомич быстро обернулся и распахнул дверь в вестибюль:

– Войдём в помещение, – приказал он.

Медперсонал, так и не познакомленный с губернатором, а потому утративший всякий страх, не торопился никуда прятаться.

– Все вон, – коротко и тихо предложил им Сайкин.

Вероятно не осознавая масштабов угрозы, медики не обнаружили никаких признаков суеты. Сайкин с недоумением обернулся к Кокошину, но тот тоже проявлял чудеса бестолковости, молчал и лишь преданно смотрел на своего мэра. Инициативу в свои руки пришлось взять его подчинённым. «Девочки, девочки, быстренько…» – донеслось из последних рядов свиты. Девочки не заставили себя просить дважды и, легко порхнув белыми халатами, исчезли в полутьме коридоров. Мелькание белых халатов, едва прикрывающих женские ножки, на мгновение сбило Сайкина с мысли. Но лишь на мгновение. Сделав себе прежнее решительное лицо, он шагнул в направлении хорошо известной после посещения Кулагина палаты.

– Грек, ко мне, – бросил он через спину.

Грек ускорил шаг, догоняя Сайкина, и минуту спустя оба остановились у наполненного до краёв унитаза.

– Что это? – указал Сайкин на унитаз.

Грек внимательно через толщу воды посмотрел на самое дно этого сантехнического сооружения. Вероятно, оно привело его в состояние философского умиротворения, потому что взгляд его приобрёл задумчивость.

– Унитаз? – высказал он предположение.

– А в унитазе что? – задал наводящий вопрос Сайкин.

– В этом? – уточнил Грек.

– В этом, – подтвердил Сайкин.

– Вода, – уже с большей уверенностью в голосе заявил Грек.

– Почему она там?

На этот вопрос Грек ответил не сразу. Какое-то время он задумчиво изучал лёгкую рябь на поверхности воды.

– А где ей быть, – наконец прозвучал его голос.

Логика ответа на секунду поколебала решительность Сайкина, но спасти Грека она не могла.

– Через два дня, – заявил Сайкин, – эта вода должна быть в канализации. Иначе там окажешься ты.

Нарисованные мэром перспективы вывели Грека из состояния философского умиротворения и вернули назад в санузел палаты. Он встрепенулся:

– Да что вы так переживаете, Анатолий Фомич! И без канализации лечиться можно. Большинство больных вообще унитаз здесь в первый раз в жизни увидят…

– Не твоя забота, увидят они унитаз или нет, – перебил Грека Сайкин. – Через два дня канализация должна работать, как швейцарский хронометр.

С этого момента Грек перестал быть интересен Сайкину. Оставив его в санузле один на один с мыслями о швейцарском хронометре, Сайкин вернулся в коридор.

– Штык, – прозвучал его резкий призыв.

Призыв был напрасным, потому что Штык, как и положено любой тени, находился у Сайкина за спиной.

– Слушаю, – отозвалась тень, заставив хозяина тени вздрогнуть и нервно обернуться.

– Штык, что это за дела с лифтом, с аптекой? Почему я всё узнаю последним?

– Потому что вы интересуетесь этим в последнюю очередь, – прозвучал обезоруживающий ответ.

Сайкин смерил свою тень презрительным взглядом. Тень не произвела на него никакого впечатления. Она была мельче, щуплее и гораздо менее выразительной по сравнению со своим хозяином. Нехорошая улыбка исказила лицо Сайкина.

– Ладно, – сообщил он своей тени. – Поговорим в другое время и в другом месте.

Такое предложение могло бы привести в ужас кого угодно, но не тень Сайкина. Тень, вероятно, осознавала, что без тёмной стороны ни один российский руководитель существовать не может, а потому не проявляла беспокойства. А может быть, невыразительная внешность тени не позволяла заметить признаки смятения.

– Все вопросы с аптекой надо было прежде всего провентилировать со мной, – прокатилась по коридору малосвязная речь Кокошина.

Долгое стояние на ногах сильно подействовало на речевые центры и координацию главврача. Поэтому своё предложение он сделал, глубоко прогнувшись в полупоклоне, тяжело опираясь на дверной косяк соседней палаты и почему-то стоя спиной к Сайкину. Мэру такая поза показалась вызывающей.

– Интересно! – отозвался на предложение главврача Сайкин. – Интересно мне, господин Кокошин, когда ты успеваешь нализаться? Полчаса назад ещё человеком был. А сейчас смотрите, как его скрючило.

– Да, – согласился Кокошин. – Вся моя жизнь – это тяжёлая борьба с ревматизмом! Да, в моём методе лечения есть побочные эффекты! А у кого их нет?!

Вопрос прозвучал как утверждение, и утверждение настолько убедительное, что могло заставить задуматься любого. Действительно, достаточно было взглянуть в глаза Кокошину, чтобы удостовериться: побочные эффекты его лечения ревматизма были хорошо знакомы любому практикующему патологоанатому.

– Ревматизм, – продолжал Кокошин, сохраняя верность выбранной позе, – для человека моей профессии это…

Что означает ревматизм для патологоанатома, никто узнать так и не успел. По коридору медленно и грациозно ступала Зинаида Кузьминична Сайкина. К тому моменту, когда Кокошин уже готов был сформулировать значение ревматизма для человека его профессии, нога жены мэра оказалась в поле его зрения. Взгляд главврача скользнул вверх, остановившись где-то на границе с юбкой. Мысли о ревматизме тотчас улетучились, и взгляд Кокошина сделался романтически-задумчивым. Этим воспользовался Сайкин, чтобы бесцеремонно оборвать это лирическое отступление.

– Так, кто-нибудь, – обернулся он назад, – уведите его.

Возникла суета, связанная с попыткой двух женщин довольно хрупкого телосложения оторвать Кокошина от косяка. Возможно, они суетились бы довольно долго, если бы не вмешательство Штыка. Тот нелюбезным движением придвинул Кокошина вперёд, к косяку, что позволило ему гордо распрямиться и, опираясь на своих помощниц, продолжить свой жизненный путь в сторону выхода.

– Анатолий, – прозвучал неожиданно в опустевшем коридоре голос Зинаиды Кузьминичны, – время позднее, пора закругляться.

Невинное предложение жены произвело на Сайкина эффект разорвавшейся бомбы. Со страшными глазами повернулся он в её сторону:

– Зинаида! Ты где находишься! Ты пораскинь мозгами, куда ты пришла и что ты здесь делаешь!

Глаза Сайкиной тоже округлились, выражая, впрочем, не столько страх, сколько удивление. Но ответа с её стороны не последовало. Ответить что-либо мужу ей мешал стоящий за его спиной Штык. Круглыми от удивления глаза Зинаиды Кузьминичны оставались недолго. За секунду глаза сузились до состояния презрительности, голова склонилась набок, а рот искривился в соответствующей моменту усмешке. Все эти метаморфозы лица Сайкиной не ускользнули от внимательного взгляда Штыка, но остались не замеченными её мужем, который продолжал воспитание жены: