Михаил Анохин - Мерцающая аритмия

Воинская часть стратегических бомбардировщиков была образцовой, и потому дело замяли. Генку перевели в другую роту, «проработали», но он так и не осознал своего проступка и упрямо твердил, что это не он начал. Слава о «мертвой хватке» быстро распространилась по части и Генка, для развлечения, «гнул подковы» и раздавливал принесенные из медчасти, «рессорные динамометры», но завязывать узлом стальные пруты не мог: вся сила Генки была только в его кисти, но не в руках. Тут, он не мог похвастаться ничем особенным.

Однажды, в задушевной беседе с политруком, Лютиков сказал: «Не нужно меня трогать. Я сам себя боюсь, если тронут. Кровь в голову шибает, ничего не соображаю». Его не трогали, и Генка три года от звонка и до звонка исправно выводил свой автогрейдер и чистил от снега взлетку, подъездные пути к многочисленным складам с авиабомбами и другие транспортные магистрали в приморском городе Хороль. Закончил он службу в сержантском звании.

Поскольку не все знали, что у Лютикова «кровь в голову шибает», то в его жизни было несколько случаев, когда только чудо спасало Генку от тюрьмы.

Однажды в «голову шибануло» оттого, что он увидел, как трое подростков нещадно бьют мужика. Лютиков вступился, получил в глаз и вовсе озверел. Мужик удрал, как только почувствовал свободу, а Лютикова вечером из дома забрала милиция. Был суд «за нанесения подросткам увечий средней тяжести», но судья вопреки требованию прокурора заартачилась и признала, что в этих условиях, когда трое на одного, «была вынужденная самооборона» и «вообще, дело должным образом не расследовано», и что это «уже не первый случай, когда в суд предъявляют «сырые дела».

Личный конфликт судьи и конкретного прокурора, стал тем «счастливым случаем», который избавил Лютикова от лагеря.

Когда Лютикову было уже за шестьдесят лет, он мне говорил:

– Ты меня не знаешь. Я в молодости был жестоким – дурная кровь в голову шибала. Удивительно, как Господь меня берег, а зачем берег – не пойму. Останавливал меня на какой-то тонюсенькой грани от преступления. Сгнил бы давным-давно в лагерях, если бы не его Промысел.

Осталось-таки в нем дедова закваска, хотя и краткое время бродила она в душе мальчонки.

– К верующим не пристал и от атеистов-безбожников отстал, – говорил о себе Лютиков. – Понимаешь ли ты, друг мой, что во всё нужно вначале поверить, а с этим у меня плохо. И авторитетов для меня нет, и ничего такого доказанного нет, разве что «дважды два равно четырем» убеждает меня непреложно и повелительно. Да еще азбучные истины как надпись на трансформаторной будке: «Не лезь, бо наибне!» Вот и получается, что я промежуточный человек: между религиями и атеизмом, то есть тоже религией, нахожусь. Может быть, я самый неверующий человек из всех! Я и своему разуму не доверяю, подозреваю, что он у меня с «гнильцой», то есть завсегда готовый принять сказку за правду.

Познакомился я с Лютиковым таким образом. Я работал журналистом в городской газете и в потоке корреспонденции обнаружил письмо-статью Лютикова. Оно поразило меня (но не редактора!) оригинальностью суждений и широтой взглядов. В то время (1984 год) такая раскованность мышления была в диковинку, особенно в нашем провинциальном городишке. С этой поры и пошли в редакцию одно-два «послания» Лютикова. В этих сочинениях «В никуда и никому» (так он их озаглавливал) Генка всегда указывал свой номер телефона. Я позвонил чудику и договорился о встрече.

Согласиться же с тем, что «никуда и никому» я не мог, поскольку тот посылал свои письма и в центральные газеты, а ответы из редакций аккуратно складывал в папки. Что еще раз говорит: Лютиков не был равнодушен к происходящему.

А гражданская позиция не была востребована как тогда, так и нынче. Точнее она и тогда и нынче подразумевает безграничное доверие к власти и такое же безграничное обожание её. У Лютикова с этим обожанием было как раз непросто, можно сказать, что совсем плохо. Не обожал Лютиков никакие власти и относился к ним не с доверием, а, напротив, с подозрительностью.

Так вот, редактор «не понял» Лютикова, что и не удивительно. Когда я основательно «наехал» на редактора, то получил, как и предполагал, хороший «втык» в «заднее место, чтобы не чесалось». Так образно и не замысловато выражался мой шеф относительно несвоевременных и подозрительных идей.

Но этот «втык» я получил позже, когда настаивал на публикации опуса Лютикова относительно Афганской войны. А в начале, как положено долготерпеливому отцу, мой редактор объяснял принцип партийности газеты: – Газета партийная, значит, должна быть «никакой», а если печатать твоего, доморощенного Сенеку, то газета станет «какая-то», чего нам никто не позволит? Принцип диалектического материализма в журналистике, знаешь? Забыл, или не знал? Повторяю: любое произведение от заметки до романа должно не назойливо восхвалять заказчика в форме доступной его разумению. Всё иди.

Через десятилетия, я услышал уже от другого редактора, теперь уже частной газеты, очень похожее высказывание:

– Газета частная, и в этом смысле она «никакая», а ты мне талдычишь об объективности и приносишь материалы, заведомо негодные в которых есть «твоя позиция». За «твою позицию», мой хозяин деньги платить не будет, нужна его и только его «позиция»! Не маленький, тебя ли учить?

Вернемся в прошлое. Пришел я к редактору со статьей Лютикова об Афганистане. Напомню, что на дворе была весна 1984 года и с полос центральных газет не сходили имена провинций, где доблестные воины советской армии героически исполняли свой интернациональный долг. В лучшем случае нам разрешалось перепечатывать эти статьи, но больше «нажимали на местную тематику», опять же специфического характера: где, кто и кто «встал на трудовую вахту», кто «перевыполнил», «посеял» и «убрал».

Редакционный план определяли «памятные даты» и выступления партийного начальства, приуроченные к этим датам.

Модный нынче «мотивировочный повод» всегда был налицо, только у газеты «лица» своего не было. Так и жили – обезличенные, но с полном набором «мотивов». Так и нынче живем.

И вот я заявляюсь со статьей «нашего постоянного читателя» к редактору. Со статьей, в которой этот самый читатель вопреки всем постановлениям партии и правительства доказывает, что мы «обязательно бесславно уйдем из Афгана. А после нашего ухода, в Афгане разгорится межплеменная война», и при этом ссылается на источники империалистические, цитирует какого-то отставного британского генерала Чарлза Ульяма Гекертона, жившего в прошлом веке.

Самое любопытное – редактор материал Лютикова прочитал самолично, это он делал чрезвычайно редко, берег зрение. Прочитал и велел выбросить его куда подальше. Однако же рукопись Лютикова не отдал, заныкал. Афган был при власти большевиков, теперь уже при иной формации – либеральной, заполыхал Северный Кавказ, – тогда все, от мала до велика узнали, что такое «вахаббиты». Многие за это знание голову сложили. Тогда-то я вспомнил о той статье Лютикова. Особенно запомнилась мне цитата того самого британского генерала. Теперь все можно в Интернете найти, но где в советские времена раздобыл Генка эту книгу – остается для меня тайной. Так вот Интернет и освежил мою память.